не хотели поближе познакомиться? От моих показаний многое зависит. А вы, судя по всему, можете повлиять на показания, — Кутузба бросил острый оценивающий взгляд к лодыжкам, откуда плавно провел его по всему телу вплоть до пересечения взглядов.

Но долго наслаждаться голубыми глазами не пришлось. В нос уткнули заключение с жирной печатью.

— Непременно могу! Это документ, свидетельствующий о зафиксированных побоях моего подзащитного на территории изолятора временного содержания, подведомственного вам. Доктор обследовал с вашего позволения. Вы же понимаете, какую силу имеет эта бумага в моих руках!

— Но я… — встрепенулся Кутузба.

— Вы — человек, не читающий документы, которые подписываете. Я надеюсь, что свой развязный язык вы усмирите на время заседания.

Адвокат вошел в зал, а Кутузба оттянул воротник рубашки.

***

Привели подсудимого. Судья стукнул молотком, ознаменовав начало процесса. Заслушали короткую приветственную речь прокурора и легкие пренья со стороны адвоката, которым молодой прокурор внимал со всем трепетом. С появлением лица защиты его глазки засияли, а хмурое лицо оживилось. Другое дело — женщина-судья, кидавшая косые взгляды на московскую специалистку. Тихонько ухмыляясь, она всем своим видом выказывала: «Если б не заранее известный сюжет, я б тебе показала, чего по-настоящему стоит твоя юридическая песнь». Алиас же в свою очередь, как утром не понимал, что происходит, так и остался в полном неведении. Потому при каждом случае, когда внимание стремилось к нему, разводил руками. Сторона обвинения попросила к даче показаний главного потерпевшего Кутузба.

Надменность майора исчезла, репетиции иссякли даром, энтузиазмом и не пахло. У трибуны показался угасший человек, и вместо яркой демонстрации промямлил для протокола несколько строк.

— Во время допроса, который проходил в весьма спокойной обстановке, я встал из-за стола, где, неудачно споткнувшись о коврик, упал. Сильно ударившись головой, мне почудилось наличие в эпизоде подножки со стороны подсудимого. Но время полечило, память разъяснилась, и с сегодняшнего утра я однозначно заявляю — виноват ковер!

Прокурор, вцепившись руками в три исписанных листа, отчетливо, во всех красках повествующих о произошедшем избиении, было замахал, возмущаясь. Но под магическим взглядом адвокатского взора счел, что его то какое дело, и замахал ими как веером, нагоняя на себя прохладу. А когда слово вернулось к нему, иронично заметил:

— К этому подсудимому вопросов нет, но необходимо срочно задержать ковер. Но прежде проверить, не висел ли он когда-то на какой-то могучей и влиятельной стене.

Адвокат легкой улыбкой оценил шутку, чем окончательно сбавил порывы молодого обвинителя. Со своей же стороны она добавила следующее:

— Не было б счастья, да несчастье помогло! Из-за грубейшей ошибки моего подсудимого хватил приступ. Вызванный доктор заметил патологию, на основании чего взял анализы, которые исключительно по его доброй воле отправили в Пермь, в одну из лучших психиатрических клиник мира! Там подзащитному поставили страшный, требующий безотлагательного лечения диагноз «Эффект Алохпарского». Вот заключение с печатью и подписью главного врача, ученого высшей категории. Прошу ознакомиться и приобщить к делу, — адвокат протянул документ судье. — Но, как проконсультировал нас профессор, при правильном подходе заболевание лечится.

Может ли человек, основательно не владеющий ситуацией, если ему всякий раз подбрасывать непонятных эпизодов, не понимать ситуацию еще больше? Алиас настолько потерял нить происходящего, что не мог подобрать даже первых слов для разбирательства, оттого продолжал молчать.

Судья стукнула молотком, объявив небольшой перерыв перед оглашением приговора. А затем сразу же сама, заигрывая, нашла Максима Астаховича и, задыхаясь от волнения, поведала о вчерашнем вечере.

— Максим Астахович, ну Максим Астахович, мне такие люди вчера звонили, такие люди вчера звонили, — и все пальцем тыкала куда-то вверх. Могло даже показаться, что портретами этих людей исписан потолок. Максим Астахович даже невзначай взглянул, но, убедившись, что там кроме отпавшей штукатурки, определенно больше похожей на слона, чем на человека, ничего нет, продолжил слушать. — Ну чего мы мальчика будем мучать? Давайте отпустим, дело молодое, с кем не бывает!

— Отпускать не надо. Пусть полежит, немного подлечится под моим контролем.

— Ну, как знаете.

Максим Астахович искренне считал, что выполнил свою часть уговора с дочерью. Клиника — не тюрьма, но и не свобода, где шустрый мальчуган мог выкинуть ненужный фокус. А дочери счел сказать, что он извлек максимальный результат из столь проигрышного дела. Ложь во благо он считал неотъемлемой частью жизни, куда важнее самой правды. Судья вынес приговор, а Алиас достиг пика замешательства, где на время все также молча смирился со всем произошедшим.

***

К вечеру в Дранданскую психиатрическую больницу доставили пациента. Конвоиры передали его дежурному смены. Провожая до палаты больного, они не обмолвились ни словом. Человека в белом халате ничуть не заинтересовал факт, что плетущийся позади парень выглядит здоровым. Он ждал девяти утра, когда сдаст смену и спокойно пойдет домой. А лечить — это прерогатива уже другого доктора.

Не являлись диковинными случаи, когда человек во избежание тюрьмы намеренно искал в себе психические отклонения. У кого получалось добиться нужной справки, поселялся по соседству не с убийцами, грабителями и мошенниками, а со Сталиным, Наполеоном и Цезарем. А для персонала новый пациент — это дополнительные хлопоты. Вот и ответ на приезд Алиаса.

В палате поправляли здоровье двое. В отличие от персонала, они встретили Алиаса радушно. Усадили на кровать, подали тапочки, полотенце, угостили яблоком. Алиас подумал: «Здоровые люди, кто их сюда?», как сразу хлопнул себя по лбу: «Я же тоже здесь». Но впечатление продлилось недолго. После первого же вопроса Алиаса о положении дел новоиспеченные знакомые, не дав договорить, обрушили шквал бессвязной информации. Больные, что годы провели в одной палате, общаясь с врачами исключительно по оздоровительным темам, сторонившиеся персонала, частенько глумившегося над ними, наконец, нашли свободные уши. Слова, как вода из дамбы, когда открывают шлюз, огромными массами повалилась в водоем, где не могла не воздействовать на без того перевозбужденную нервную систему. Полчаса спустя Алиас припомнил диагноз «Синдром Алохпарского» и предположил, что в карцере мог спокойно получить сотрясение мозга, которое не долечил. Вот тебе осложненный синдром и белая рубашка. Обессиленный повалился на кровать и в туже минуту уснул.

Утренний обход Джумбер Акакиевич начал с нового пациента. Доктор разбудил сладко спящего Алиаса.

— Тут вам