— Я тебя придушу, — сказал он и накинул мне на шею струну от гитары.

Это была басовая струна, самая толстая, но все же потоньше каната. Дело было серым деньком в полутемном коридоре.

— Не рыпайся, — сказал он вкрадчиво прямо мне на ухо. — Какая ты красивая перед смертью!

— Ты тоже чертовски привлекательный душегубец, — сказала я.

Мы оба глянули в полутемное зеркало. И впрямь, сцена-нуар, залюбуешься. Мне даже понравилось, хотя обычно мне мало что по-настоящему нравилось в этой череде вялых банальностей. А вот счас начиналось что-то настоящее и крутое.

— Так что же? — и он натянул струну и снова ее ослабил. — Душили-душили?

— Мы в школе так играли, — сказала я. — Мультики смотрели типа.

— Нет, — сказал он вкрадчиво и страшно. — Никаких мультиков ты больше не увидишь, — и снова понемногу стал натягивать струну.

Я сделала глубокий вдох.

— Зассала, — рассмеялся он и сжал меня коленями. — Засса-ала… — В глазах у меня потемнело. — По ходу, ты мне не веришь… ты не веришь, что я могу… а я…

Я резко откинула голову назад. Сзади жидко всхлипнуло. Коричневые квадраты мебели застучали и сместились. Коридор наискосок рванул мне навстречу, лязгнула собачка замка, и я метнулась вниз по лестнице. Пока бежала по ступенькам, мысли пришли в порядок, но по инерции я промчалась огромными шагами еще улиц пять-шесть, как будто чувствуя спиной чей-то внимательный взгляд.

Потом прислонилась к тумбе на канале Грибоедова, вдыхая сырой летний воздух.

— Боженька, честное слово, больше так не буду, — сказала я и заржала.

Мимо прошла старая женщина с ходунками и хозяйственной сумкой.

— Наркоманка, — сердито сказала она в мою сторону. — Бросай, пока не поздно.

В почте меня ждало длинное обиженное письмо: сделали рентген, сломан нос; мог бы пойти в полицию; ты безумна не по-хорошему; как вообще человек в здравом разуме может даже помыслить, что его лучший друг и наставник может умертвить его или сделать что-то плохое?! Неужели я из тех новых, хлипких людей, которых нельзя тронуть и пальцем?! Неужели я всего лишь заполошная, взбалмошная истеричка?! Если я не такова, то должна немедленно прийти. Мы будем пить вино, есть оливки и пармезан. Хорошая идея, сказала я себе, пошла и купила себе того, другого и третьего: в те времена вино еще продавали без паспорта.

9

— Ну и как же, — спросил Хосе очень серьезно, — ты выполнила обещание, данное Боженьке? Ты больше так не делаешь? Кстати, что именно?

— Да, выполнила, — сказала я. — С тех пор я встречаюсь только с теми, кто мне по-настоящему нравится.

— Вот это правильно, это правильно! — сказал Хосе. — Бог если чего-то и не любит, так это когда встречаются с кем-то, кто не нравится по-настоящему. Но тебе было мало лет, и потом это не повторялось, так что это простительно! Как же тебе повезло!

— Да, мне ужасно повезло! — сказала я. — А той девушке — ей не повезло.

— Да, ей ужасно не повезло! — повторил Хосе и задумался.

Потом он сказал:

— Меня однажды тоже чуть не убили. И это тоже было потому, что я встречался с кем-то, кто мне не нравился. Мне тогда тоже было шестнадцать. И у нас появились соседи. Он был красавчик. А она была не очень. Злая. Злые люди не бывают красивыми. То есть бывают, но редко, и потом все равно некрасивеют на глазах. Ну и вот, этот парень стал меня клеить. Вообще, я когда был молодой, мне проходу не давали те мужчины, кто любит мальчиков. Какие красивые ноги, какая жопа, пойдешь с нами. Поэтому я хорошо понимаю девчонок, они в нашей местности все время так живут. Да и здесь часто такое встречается. Вот в Европе, там нет. В России тоже да? Почти везде да. Ну и вот. Он стал меня клеить. А я ни бум-бум, то есть совсем не понимаю, чего он от меня хочет. Но я всегда был при этом парень доброжелательный. И я вижу, что он проявляет ко мне расположение. Пусть это расположение мне чем-то подозрительно, хотя я не догадываюсь чем, как-то мне оно не совсем нравится, но все ж, думаю, добрососедство, человек хороший — надо улыбаться. И улыбаюсь. И вдруг он меня за жопу хвать. Тогда уже я сказал ему, что извините, мол, я не… А это увидела соседка, его жена. И вот в одну ночь стук в дверь. А это были братья его жены. Меня вытаскивают из постели, ставят на колени и подносят нож к яйцам. Я говорю: я не виноват. Это ведь не я хватал соседа за жопу, а он меня. А они говорят: а ты виноват, что с ним кокетничал. Сейчас мы отрежем тебе яйца, и будешь ты без яиц. Я плакал, умолял их о прощении, валялся по земле, жуть как было неприятно, а они снимали на видео. В итоге яйца остались на месте. Но потом, когда я уже работал в инвестиционной компании, они позвонили и сказали: пришлем твоему начальнику то видео. Непонятно же, что было. Там все представлено так, что я приставал к соседу и мне за это надавали. И кроме того, ты там унижаешься, ревешь, целуешь ноги — полный зашквар. Но я парень простой. Я говорю: присылайте на здоровье, пожалуйста. Они прислали.

— И что начальник?

— Весь трейдинг сбежался смотреть это видео. А я встал, помахал пустой чашкой из-под кофе и сказал: зато яйца на месте.

— Да они не просто на месте, они у тебя железные!

— Но это все не то, — сказал Хосе. — Главного-то я тебе не рассказываю. И ты мне тоже. Каждый раз, как слушаешь от меня исповедь либо же проповедь, имей в виду, она с червоточиной. Да и я сам не знаю с какой. Почем ты знаешь, может, мы с тобой мертвы и рассказываем друг другу альтернативную версию событий. Или, может, ты —