— Да? Ну ичто же? — разочарованно протянула она.

— Мария, тыждешь ребенка, — ответил врач.

В состоянииМистраля наступило заметное улучшение. Несколько раз в течение дня МистральВернати реагировал на удары каучукового молоточка. Проведя с ним весь день,Адель сообщила эту новость Марии, пришедшей сменить ее на ночь. Потом в палатузаглянул дежурный невролог и проинформировал ее во всех деталях.

— Думаю,ждать уже недолго.

— Может быть,даже сегодня ночью? — с надеждой спросила она.

— Это неисключено. Время от времени я буду его стимулировать. Но вы и сами можете это сделать.

— Какимобразом?

— Зовите егопо имени, говорите с ним, если не уснете.

Мария целыминочами только этим и занималась, лишь изредка позволяя себе немного поспать. Итеперь она вновь дала себе слово говорить с ним всю эту долгую ночь, которую импредстояло провести вместе. В палате, вместо стула, поставили рядом с кроватьюудобное кресло. Спинка была откидная, и при желании можно было вытянуться, какна постели. Поэтому, оставшись одна после ухода врача, Мария постараласьустроиться поудобнее, потом осторожно положила руку поверх руки Мистраля итихонько сообщила ему великую новость.

— Знаешь,дорогой, я уже несколько дней не могу удержать в себе пищу. Сначала Маттеодумал, что это от испуга. Я столько страху натерпелась после твоей аварии. Адело оказалось вовсе не в этом. Держись, любовь моя, потому что эта новость —настоящая бомба. Ты скоро снова станешь отцом. Я беременна, Мистраль!

Мария умолкла,надеясь уловить какую-нибудь реакцию, но ее не последовало, поэтому онапродолжала:

— Беременностьеще в самой начальной стадии, понимаешь? Сейчас наш ребенок еще мал, какгорошина, и слава богу, а то и он бы тоже натерпелся страху из-за того, чтослучилось с его отцом. Но он скоро вырастет. Он родится в мае. Май — хорошиймесяц. Правда, дорогой? Как ты думаешь? Знаешь, я уже решила: если будетдевочка, назовем ее Аделью, в честь твоей матери. А если мальчик — он будетМистралем, как ты. Мистраль-младший. Отлично звучит, правда?

Ей отвечало лишьприглушенное эхо ее собственного голоса. И все же Марии казалось, что он ееслушает. В палате, как и на всем этаже, царила полнейшая тишина, лишь изредкачерез окно, выходившее в коридор, Мария видела проплывающие мимо, какпривидения, белые халаты. Все вокруг было погружено в сон. Она понимала, чтобольница — это дом скорби, но все же в эту ночь на ее душу наконец-то снизошелпокой. Вероятно, ожидание материнства включило механизм биологической ипсихологической защиты ребенка. И конечно, свою роль сыграло ее глубокоеубеждение в том, что Мистраль уже преодолел самую тяжелую стадию болезни ивступил на путь выздоровления. Мир уже не казался ей таким враждебным. Новозможно, все объяснялось гораздо проще: она наслаждалась минутой умиротворениякак неожиданным подарком судьбы. Как бы то ни было, в эту ночь Мария чувствоваласебя хорошо и была почти счастлива.

Вошла молоденькая,хорошенькая, улыбающаяся медсестра. Она сердечно поздоровалась с Марией, хотявидела ее впервые.

— Надосменить капельницу, — объяснила она.

Мария хотелаподняться, но девушка жестом остановила ее.

— Нетревожьтесь, синьора, сидите, я сейчас. — Точными, скупыми, тренированнымидвижениями она заменила опустевшую колбу на новую. — Наш чемпион уже пошелна поправку. Вы же знаете, верно?

— Я толькочто говорила с дежурным врачом, — ответила Мария.

— Мы вам еговернем здоровым, синьора. Будет как новенький, — радостно щебеталадевушка, возясь с ампулой, иглой и шприцем.

— Я тоженачинаю в это верить, — кивнула Мария.

— Хотитечашечку хорошего кофе? — спросила медсестра. — Пройдите к нам накухню, моя напарница как раз начала его варить.

— Оченьсоблазнительное предложение, — улыбнулась Мария, — но мне бы нехотелось оставлять Мистраля одного.

— Да это жевсего на минутку! С ним ничего не случится.

— Вдруг онпроснется, а рядом — никого?

— Сейчаспосмотрим, — сказала медсестра и, поднеся руки к лицу Мистраля, звонкохлопнула в ладоши. — Видите? Никакой реакции. Если бы он собиралсяпроснуться, то уже открыл бы глаза. Вы можете спокойно оставить его одного нанесколько минут.

Мария согласиласьпойти за медсестрой на кухню. Ей не хотелось казаться неблагодарной, к тому жеона подумала, что чашка хорошего кофе действительно поможет ей взбодриться и незаснуть.

На кухне за столомсидел мужчина в компании еще одной медсестры. Просторное помещение было яркоосвещено и напоено ароматом кофе, почти вытеснившим запах лекарств. Кофеварка«эспрессо», уже перевернутая, стояла в центре стального подноса, на которомвыстроились в ряд белые фарфоровые чашечки.

Мужчина встал приее появлении и приветственно улыбнулся:

— Вы женаМистраля. Я вас узнал по фотографиям в газетах.

Вид у него былкакой-то отрешенный, и Мария стала спрашивать себя, кто же он такой. Словно вответ на вопрос, который она так и не решилась задать вслух, он объяснил: — Якаждую ночь сюда прихожу выпить чашечку кофе. Я дежурю у постели моей дочки.

Мария присела кстолу, и, пока медсестра разливала кофе по чашкам, мужчина продолжил своиобъяснения:

— Говорят,Мистраль уже поправляется. Я очень рад. Он мне нравится. Он настоящий чемпион.Классный пилот, просто потрясающий ас. Супер. Надеюсь, он вернется на трассу.Видеть его в деле, это, я вам скажу, зрелище для богов. Второго такого, чтобтак отдавал себя публике, на всем белом свете нет.

Мария кивнула сулыбкой.

— А какздоровье вашей дочери?

— Она в комеуже сорок дней. Попала под обвал в горах. Отправилась на чудесную экскурсию, акончилось все трагедией. Но я не теряю надежды. Каждую ночь сижу рядом с ней ивсе говорю, говорю. Даже музыку даю ей послушать. Знаете, она учится играть нафортепьяно. Совсем недавно начала, но уже разучила «Колыбельную» Брамса. Каждуюночь я по многу раз проигрываю ей эту колыбельную. В один из этих дней онапроснется.

Марияпочувствовала, как болезненно сжалось сердце. В голосе несчастного отца,цеплявшегося за призрачную надежду, слышалось поразительное мужество.

— Я тоже вэто верю, — сказала она ласково. — Я уверена, что ваша дочьпроснется. Как и Мистраль.

Она вернулась впалату взволнованная и растроганная до глубины души. Спокойное достоинство, скоторым этот человек переносил свое горе, вселило в нее уверенность и жизненнуюсилу.

Удобно устроившисьв кресле, она начала говорить и говорила без остановки почти час. Временами онаспрашивала: