10

За годы в деревне Д. объездил всю область, и только в одно место заехать так и не решился. Это был Ширков погост. Он отдыхал неподалеку с женой – в прошлой жизни, и больше не хотел туда возвращаться. Черт его дернул предложить Лауре именно эту поездку. О чем она вообще думает? Не о нем уж точно. О том, например, что “подобрать” или “отпустить” в спектакле. Когда пойдут прогоны – надо взять темп, чтобы держать зрителя. Такие как на Форуме, показы для того и нужны, чтобы его нащупать. То, как сложится судьба постановки дальше, и будет ее жизнью, дальше она просто не загадывает. Какое-то время можно рассчитывать на театр, но недолго. Главный дал малую сцену, но ждал ответа. Она заметила, как он разглядывает ее своим “лужинским” взглядом. Эта связь решила бы половину проблем, но она была невозможна. Значит, ты будешь еще и продюсером своего спектакля. Спасибо маме, тепличное детство сделало ее психику непробиваемой. Труд и никаких депрессий, восточные гены. Куда бы они завтра ни поехали, это будет прекрасная поездка, тут она доверяла Д. полностью.

11

Это было их последнее лето, и оно осталось в прошлом – вместе с домом на берегу, ночным купанием и кострами. Зимой Д. повез жену в Таиланд и случилось то, что случилось – цунами, конец счастью. Теперь, чтобы начать с нуля, чтобы начать с Лаурой – Д. решил вернуться туда, где был по-настоящему счастлив. Если прошлое больше не держит, если он увидит это место глазами нового человека – он свободен. Обо всем этом он размышляет, лежа в гостиничном номере под звон злых осташковских насекомых. Д. встает и включает свет. Он воздвигается под лампочкой на стуле. Комары замирают. Вид у него пренелепейший – в полосатых, словно перешитых из матроски, трусах; рот открыт от напряжения, глаза выпучены; в руке газетка. Удар, еще! На потолке множество бурых отметин, он не первый мученик в этих четырех стенах. Когда он выключает свет и с опаской забирается под одеяло, комары снова тут как тут и висят над головой как братья Зото.

12

Ширков погост была полузаброшенная деревня на берегу вытянутого, похожего на гигантскую подметку, озера. Они бросили машину на въезде в деревню и пошли пешком. Сначала Лаура увидела обычную церковь в кокошниках из красного кирпича. То, ради чего они приехали – древний деревянный храм – прятался за этой церковью. Сруб стоял на огромных гранитных валунах, на три четверти ушедших в землю. “Эти “в обло”, – показал Д. на бревна, – остальные – здесь, видишь? – в лапу. А на куполе осиновый лемех”. “Лемех”, – повторила она и прикоснулась к бревнам ладонью. Они были сухими и теплыми, а сам храм грубым и тяжело сложенным, грубее, чем изба, в которой Лаура сегодня проснулась. Но когда Д. отвел ее на пригорок, она увидела то, ради чего они приехали. Это был не сруб, а огромная серая птица, которая сложила крылья и тянет шею, чтобы взлететь в небо.

13

“Не думала, что ты во всем этом разбираешься”, – сказала Лаура. Они вернулись на трассу. “В чем?” – не понял Д. “Лемех”, “в лапу”, – объяснила она. Д. пожал плечами: “Что здесь особенного?” – “Вспомни свою квартиру, – напомнила она. – Будда, восточные коврики”. “Просто был такой период, – спокойно ответил он. – Меня тянуло туда”. “Восток огромный”, – она повернула голову. Он неопределенно хмыкнул: “Вообще туда”. – “А здесь?” – “А здесь мы на экскурсии”. – “Так не рассказывают на экскурсиях”. “Значит, одно другому не противоречит”, – ответил он и показал на знак. Они свернули на лесную грунтовку. “Может, у тебя в роду были плотники?” – пошутила она. Их взгляды встретились в зеркале. “Купцы”, – ответил он. Не отводя глаз от дороги, Лаура поправила край платья. “А где торговали?” – спросила она. Д. снова пожал плечами: “Где-то на востоке”. Он вспомнил веселого Будду, который достался матери от прадеда. “Персия? Может, Китай?” – “Не знаю”, – ответил Д. и отвернулся в окно.

14

Солнце опускалось и слепило сквозь деревья, а желтая грунтовка плавно петляла. “Знаешь, – сказала Лаура как бы в продолжение разговора, – я где-то читала, что у бабочек нет типического вида, только формы. За тип взяли первый пойманный экземпляр, разновидностей которого потом оказалось тысячи. То же самое и с человеком. Нет никакого одного типа. Мы разные, мы…” В этот момент Д. перестал слышать машину и увидел овраг с упавшей елью, которые летели прямо на них. Лаура больше не управляла машиной, за руль она только держалась. Он схватил и вывернул руль. Колеса снова сцепились с дорогой, застучали камни. Машину развернуло, и теперь лес полетел на них в зеркале заднего вида. Потом лес остановился, и машина встала тоже. В тишине было слышно, как что-то жужжит в моторе. Д. снял ее руки с руля и взял в ладони. Губы Лауры мелко подрагивали, а глаза потемнели. Она медленно повалилась в колени, и Д. гладил ее, пока не перестала подрагивать словно жившая отдельной жизнью худая лопатка.

15

Жизнь выбрала другое русло, и чья-то неуставшая рука набросала на чистый лист новый пейзаж. Деревенька, улица, слева на горке храм в таких же, как на озере, кирпичных кокошниках. Над лиловым, из пластика, забором повисла сирень. Впереди не то площадь, не то поляна. Деревянный прилавок под тентом, и видно как худая продавщица с толстым носом поправляет косынку на розовой шее и улыбается. А другие косынки висят на проволоке, и ценники.

“Зеркальце для гаданий на суженого, – запела баба в сторону новоприбывших, – магнитики на холодильник берем, вечный карандаш из пихты…”

Баба взяла карандаш и накрутила на листе бумаге несколько мелких завитков.

“Купите, молодой человек, платок невесте”.

Д. выбрал подставку для чайника и платок. Он догнал Лауру у храма. “Вход на колокольню – 50 р.”, было нацарапано на коробке “вечным” карандашом из пихты. Д. сунул в прорезь бумажку и протянул Лауре платок. После колокольни они спустились к источнику.

16

Первой переоделась Лаура и теперь читала памятную надпись: про патриарха такого-то, освятившего исток Волги в году таком-то. Когда переоделся Д., с холма принялась размахивать руками та самая баба.

Д. показал знаками, что им ничего не нужно.

“Ведро за часовней!” – донеслось до него.

Они переглянулись.

“Хорошо!”

Он сел на доски и соскользнул в воду. Когда вода дошла до подбородка, Д. почувствовал ногами дно. Это был жидкий ил, и ноги медленно тонули в нем. Д. взялся за бортик. “Давай”, – протянул Лауре руку. Ее узкое тело почти без плеска вошло в воду. Она хотела что-то сказать, но от неожиданности обхватила Д. за шею. Он почувствовал ее тело вместе с листьями и щепками, которые плавали между ними. Мокрые пряди волос были похожи на восточный алфавит.

17

То, что Д. успел посмотреть на Форуме, не имело ничего общего с театром, который он знал и думал, что любит – с театром, куда он провалился в юности и где встретил актрису, ставшую его женой. Эти новые режиссеры вряд ли вообще ощущали магию классического театра. Во всем, что он видел, он видел другое. И в “Трех сестрах”, и в раннем Брехте, которого привезли до странности много, – это был вопль изумления перед скоротечностью жизни и количеством зла, которое отпущено человеку. Точно такую же кирпичную стену, которая бесшумно придвигалась в “Барабанах в ночи”, он ощущал в себе самом. Она росла в тишине его души годами, а эти кричали сейчас и во весь голос. Он почувствовал себя частью крика. Его ровесники давно стали тем, кем стали, и просто доживали, доигрывали роли – а он вынырнул из небытия в новое время таким, каким был раньше. Театр, в котором он исчез на пятнадцать лет, просто приостановил ход времени. Ценой, которую пришлось заплатить за этот антракт, были его неудачный брак, одиночество и мысли о самоубийстве. Но сейчас он не хотел об этом думать. Он выбирал то, что видел.