Шрифт:
Интервал:
Закладка:
А вдруг?..
– Мину, где ты?
Различив в голосе брата тревожные нотки, Мину развернулась и зашагала через лес обратно. Она не позволит воспоминаниям о Каркасоне выбить ее из колеи. Вместо этого она станет думать о новой жизни, которая ждет их в Тулузе.
Солнце всходило над равниной за Вильневскими воротами. Пит вскинул на плечи очередную доску, широко расставив ноги для равновесия, потом передал товарищу, который вытащил ее из пильной ямы и пометил римской цифрой, чтобы понятно было, в какую часть каркаса она пойдет. Остальные прилаживали плетенку из прутьев к деревянным лесам, готовясь при помощи воротов водрузить всю конструкцию на полагающееся ей место.
Пит повел плечами, его тело радовалось тяжелой физической работе. Он испытывал гордость от того, что является частью этого стихийного братства, объединенного их протестантской верой и общей целью – расширением храма Реформатской церкви, который не вмещал уже растущую гугенотскую паству. Когда Пит бывал не занят в доме призрения на улице Перигор, он приходил сюда, присоединяясь к студентам, сыновьям богатых торговцев, приказчикам и мелким землевладельцам, которые трудились здесь бок о бок с членами различных гильдий: пильщиками, столярами, плотниками, каменщиками и токарями. Мало-помалу Пит осваивал язык дерева, все эти соединения на ласточкин хвост, стропила, обрешетины, шипы и гнезда – тайное наречие искусных мастеров.
Бо́льшая часть работы была оплачена золотом от продажи поддельной плащаницы в Каркасоне, хотя свою роль в этом деле Пит держал в секрете. В моменты досуга Пит тревожился, что Оливер Кромптон поймет, что плащаница подложная. Но почему каркасонцы должны усомниться в ее подлинности? И потом, там наверняка не найдется никого, кто способен был бы отличить ее от оригинала.
И тем не менее его терзали сомнения. У него не было внятного объяснения тому, зачем он заплатил за изготовление копии. За исключением того, что, хотя, как гугенот, Пит должен был бы всей душой презирать культ реликвий, он просто не смог заставить себя отдать в чужие руки вещь такой древности и красоты. Пит мучился угрызениями совести за то, что он обманул своих союзников и не смог рассказать Видалю всей правды. Перед глазами до сих пор стояло разочарованное выражение на лице его бывшего друга, когда он признался, что знал о похищении, пусть и постфактум.
– На-ка, – сказал плотник, передавая ему в руки грубо обтесанную деревянную балку. – Держишь?
Пит расставил ноги и принял груз:
– Держу.
В воздухе стоял запах древесного дыма и носились тучи опилок. Фронтоны, поднимаемые вверх при помощи мулов и веревок, один за другим занимали свои места: мало-помалу здание начинало обретать законченный вид. Внешне простой и строгий, в стиле крытых рынков в городках верхнего Лангедока, внутри храм должен был представлять собой единое просторное помещение, способное вместить сотни верующих. Закончить работы надеялись к Вербному воскресенью, до которого оставалось еще две с небольшим недели.
Волосы Пит остриг не по моде коротко, а их бросающийся в глаза огненный цвет приглушил угольной пылью, отчего они приобрели странный тускло-серый оттенок. То же самое он проделал и с бородкой, а вдобавок еще и перестал ее подстригать, так что густая поросль теперь полностью маскировала форму челюсти. За несколько недель работы на свежем воздухе под весенним солнцем его бледная кожа загорела и обветрилась, хотя он по-прежнему был светлее, чем большинство людей вокруг. И костюм тоже претерпел изменения: он не носил больше ни дублета, ни гофрированного воротника, сменив их на рубашку без застежки, короткую кожаную куртку и простые штаны крестьянского сына. Издалека теперь его не узнали бы даже самые близкие друзья.
Даже Видаль.
Со времени возвращения в Тулузу беспокойство за старого друга так сильно терзало его, что Пит пытался того разыскать. И в дневные часы в maison de charité[18], и в тавернах в окрестностях собора по вечерам он прислушивался к болтовне и покупал эль кружку за кружкой, но так ничего толком и не разузнал. Пит пожимал руки слугам и любезничал с хихикающими служанками из богатых домов. На прошлой неделе один студент из их старого коллежа признался, что слышал рассказ о молодом канонике с белой прядью в черных волосах, – поговаривали, что он уже успел стать монсеньором, – однако же он понятия не имел, где найти священника. Поскольку Пит не знал, какое имя Видаль принял при рукоположении, его поиски были практически безнадежны.
Пит твердил себе, что Видаль жив и здоров, хотя и понимал, что это всего лишь слова, что-то вроде заклинания. Он упрямо не желал верить в то, что Видаль мог быть каким-то образом причастен к предательству. В дневные часы Пит предавался самобичеванию. Если бы он не бросился искать встречи со своим другом в Каркасоне, быть может, тот сейчас благополучно спал бы в своей постели? Был он совершенно уверен и в том, что Видаль останавливался вовсе не в доме Фурнье, но нигде в другом месте их встреча состояться попросту не могла. Ведь это Пит отыскал Видаля, а не наоборот.
В суровые часы между полуночью и рассветом, без сна лежа в темноте, Пит терзался страхом, что Видаля убили в Каркасоне и что в этом убийстве обвинили его самого.
Потом, когда разлетелась весть о резне в Васси, тревог стало неизмеримо больше. Сведения доходили через третьи, через пятые руки, с каждым пересказом все больше и больше искажаясь и утрачивая подробности. Сотня гугенотов мертва, злодейски убита во время молитвенного собрания. Некоторые рассказывали больше подробностей. Безоружные мужчины, женщины и дети умерщвлены людьми герцога де Гиза. Чем это обернется для Франции? Для Тулузы? Никто не знал, понятно было лишь, что в нынешние времена правды искать не у кого. Дом призрения, в котором он трудился, был переполнен протестантскими женщинами и детьми, изгнанными из своих домов и отчаянно нуждавшимися в пище и крове.
– А ну, поберегись!
Крики работников вернули Пита к действительности. Он крепко взялся за балку и зашагал вперед, увязая во влажной земле.
Внезапно он почувствовал, что за ним кто-то наблюдает. Такое с ним случалось уже не впервые. Пит обернулся: у мусорной кучи с независимым видом ошивался какой-то мальчишка; неподалеку от него стоял смуглокожий мужчина с испанской бородкой, который неизменно делал вид, что не смотрит на Пита всякий раз, когда их пути пересекались. Тот покачал головой, дивясь собственной тревоге. Впрочем, он устал. Заботы, которые не давали ему спать по ночам, теперь заставляли его видеть подвох там, где его не было.
Пит вновь вернулся к работе.
– Merci, – поблагодарил его старший со своим смешным акцентом, когда он опустил балку на землю, откуда ее уже должны были поднимать наверх. Тот отвечал за все строительство и был родом из Англии. Говорили, что он учился в Женеве у самого Кальвина. Он держался особняком, но человек был честный и справедливый, да и работа продвигалась по расписанию.
– My pleasure[19], – ответил Пит по-английски.