снег искрится снежинками, а на сугробах яркими звездочками переливается, луны и звезд не видать, а небо светлое.

Вернулись в избу, начали разговор о романе «Война и Мир».

— Длинный роман, затянутый и кончается ничем, — сказал Валентин. — Сократил бы его раза в три, ничего бы не изменилось, суть осталась бы той же.

— Бывает, человек всю жизнь читает, а до сути так и не может добраться, — ответил Василий задумчиво. — Может, и ты, Валентин, так и не понял Льва Николаевича? А ведь он и сам-то всю жизнь суть жизни искал. А еще может быть, что и не нашел он суть-то, оттого и роман так кончается?

— Ладно, дед, давай нальем, тут без водки не разберешься, — сказал Валентин.

Василий пить отказался, да и пил-то он помалу, каждый раз приговаривая про себя: «Прости, Господи, за грехи мои», — налил себе чая.

Ну а Валентин один махнул рюмку.

Посидели, помолчали, каждый о своем о чем-то задумался. И вдруг оба вздрогнули. Переглянулись — может, послышалось. Но через некоторое время опять какое-то царапанье в дверь.

— Ты, дед, дверь-то не забыл закрыть? — шепотом спросил бомж.

— Закрыто, точно говорю, — ответил дед, подошел к двери и еще раз подергал за дверную ручку.

— Кто там? — негромко, но придав голосу твердость, спросил старик.

— Откройте, совсем до смерти замерзну, — раздался слабый шепот с сильной хрипотцой.

Бомж сорвал со стены старое дедовское ружье, забился в угол избы и почти прокричал, дрожа от страха:

— Не открывай, ни за что не открывай! Патроны где, дед?

Дернулся Василий к чулану, а потом опомнился:

— Нет патронов, почитай, лет двадцать как нет, — а сам нарочно подошел к комоду и ящики из него выдвинул и задвинул, делая вид, что искал патроны.

Подскочил Валентин к комоду и все из ящиков на пол вытряхнул — действительно, нет патронов. Отбросил ружье и схватил нож со стола. Посмотрел на него дед: стоит, ощетинился весь, а вид-то у него жалкий, и нож в руке трясется. «Такой и не поможет, если что, на себя надеяться надо».

Взял Василий кочергу у печки, подошел к двери и еще раз спрашивает:

— Ты, мил-человек, кто будешь-то?» — а сам посмотрел в дверной глазок и разглядел, что парень лежит.

— До смерти ведь замерзну, пустите! Чуть отогреюсь и уйду.

Немного подумав, отодвинул тихонечко дед защелку на двери, подождал еще и резко открыл настежь дверь, держа кочергу наготове. Глядит — солдатик молодой.

— А что лежишь-то, вставай, — сказал дед.

— Не могу: нога поранена, подвернул, пока по лесу плутал.

Василий помог ему вползти в избу, раздел и усадил на диван, дал ему чая и спрашивает:

— Что ж случилось с тобой? Воинская часть-то всего в семи километрах будет?

— Подожди, дед, дай отдышаться. Иваном меня зовут, — только и выговорил гость, а у самого руки, ноги — все тело трясется.

— Сейчас, дед, за водкой сбегаю к себе, есть у меня еще бутылка, а то, не ровен час, помрет солдатик, — на бегу, оглянувшись, проговорил Валентин.

Когда Валентин вернулся, вместе с дедом раздели служивого, растерли водкой и укутали в тулуп. Правая нога ниже колена была сильно опухшая. Сели рядом с диваном и ждут.

— Давай, дед, вправлю я ему ногу-то, мне уж приходилось, — предложил Валентин. — Может, тогда он и до шоссе как-нибудь доковыляет? А то ведь не донести нам его.

— Сани для дров у меня есть, впряжемся и дотащим, — ответил Василий. — А там в медсанчасти пусть и разбираются.

Вскоре солдат пришел в себя и, хоть колотило его сильно, рассказал, что был в увольнительной, в райцентр ездил, а обратно попуткой по шоссе добирался:

— Машина на морозе заглохла; час шофер возился, пока наконец не сказал, что ничего сделать не сможет здесь, на дороге. Мол, разведет костер и будет ждать помощь. А у меня увольнительная к вечеру заканчивается. Вот и решил напрямки через лес пойти, да только леса у вас тут какие-то запутанные, а может, просто стемнело. Вскоре я совсем сбился с пути — пошел наугад, как вдруг увидел огонек среди деревьев, ну и с радости почти что побежал в вашу сторону. Вдруг боль в ноге сильная, аж сознание потерял. Очнулся, вижу, нога-то моя правая в яму какую-то провалилась. Что делать? Пополз на огонек. Так и дополз до твоей избы, дед. Лег на крыльцо и плачу: думаю, что никто глухой ночью чужого в избу не пустит. Спасибо тебе, дед, что спас, и тебе спасибо, — добавил солдат, поглядев на Валентина.

Валентин ничего не сказал, лишь отвернулся, и слеза скатилась у него по щеке, а сам подумал: «Бутылку водки я на него истратил, вот пусть за это и «спасибо» его мне».

— Что, парень, пришел в себя? — спросил дед Василий. — Лежать-то тебе особо и некогда.

Укутали парня, положили на сани для дров да и впряглись вдвоем: дед и бомж. Всего два километра до шоссе, а дорога-то снегом завалена. Ругались про себя на чем свет стоит, а тащили сани. Валентин думал о том, что пропала водка: протрезвел он совсем, и теперь предстояло ему мучиться, пока другой бутылкой не разживется.

Дед впрягся в сани спереди: здесь не сачканешь, пожалел бомжа: «Какое у него здоровье? Пропил уж все, только на болтовню о книгах силы и остались», — думал он про себя.

Через час дошли до шоссе, еще минут двадцать ловили машину, объяснили все водителю, уговорили подбросить парня до воинской части. На обратном пути Валентин просто шел за санями, дед один сани тащил. Назад идти было легче: по своей же колее. Через полчаса уже около дедовой избы оказались. Валентин ушел к себе буржуйку заново разжигать.

Дед сразу в дом не пошел, сел на крыльце и подумал: «А парень-то хороший, и по говору слышно, что не городской, неизбалованный: наша крестьянская душа — сына бы мне такого».

Прошла зима. Растаявший снег и дожди весенние напоили землю, чтобы дать возможность зародиться новой жизни. Снова лето.

В деревне опять трое жителей: дед Василий, Нюра и Валентин. Только еще один человек частенько стал захаживать в деревню: тот самый Иван, которого этой зимой занесло к деду в избу. Как увольнительная, так он старика навещал. Простой, работящий парень оказался: дров наколет, крышу и забор подправить поможет, да и так, что надо по хозяйству, делал. Василий ему как родной стал, а и то правда, родни-то у Ивана не было — детдомовский. Так и шел по жизни, будто на ветру стебелек качается. Не раз