дороги, лег спать, мол, завтра все расскажет. Ночью Катерина Ивановна проснулась от громкого вскрика. Поглядела на мужа, а он лежит с открытыми глазами, в потолок смотрит и молчит. Через неделю похоронили Леонида Сергеевича.

Вера на похороны прилетела. Вошла в дом в черной косынке и черных туфлях — приехала не одна — с ребенком: мальчик, Сашей его звали, и на деда был сильно похож. По приезде Веры Катерина Ивановна по-женски сразу почувствовала, что не все так хорошо у Веры, как она говорит: дома сидит, на улицу даже с сыном гулять не выходит и молчаливая стала — слова не вытянешь, а то такая болтушка раньше была.

— Где ж отец-то Сашин? Что с тобой не приехал?», — спросила Катерина Ивановна дочь. — Познакомила бы хоть с зятем.

— Нет отца — мой он, только мой! — дерзко ответила Вера так, будто ждала этого разговора.

— Понятно, — тихо и зло сказала Катерина Ивановна. — То-то Леонид Сергеевич радостный такой приехал от тебя: аж целую неделю еще пожил.

— Ладно, мам, давай не начинать этот разговор, — сказала Вера. — Каждый живет, как может. Мам, ты вот что скажи: могла бы Сашу у себя оставить? Я деньги присылать буду.

— Понимаю, «работы» много, вот он и мешает тебе, — сказала мать.

Вера промолчала и, отвернувшись, стала смотреть в окно, кусая губы: «Что ответит мать?»

— Уж конечно, Сашеньку я оставлю у себя; денег мне твоих не надо, проживем и так, — спокойно выговорила Катерина Ивановна. — Показывай, где его вещи и что тут к чему! И уезжай поскорей, а то слухи по всему городку пошли. А ты, доченька, когда в зеркало смотреться будешь — небось, часто приходится — повнимательней присмотрись: похоть в глазах твоих такая, что никакой косметикой не замажешь. Ох, Верка, Верка, не пожалеть бы тебе когда-нибудь, да, может, уже поздно будет.

На следующий день рано утром, когда город еще спал, Вера уехала из Слюдянки. Она возвращалась в Москву тем же путем, что и отец ехал к ней. Это была последняя дань памяти папе, которого она любила всей душой. К матери она почему-то относилась равнодушно, хотя и ругал-то ее, если что, именно отец.

Как-то ночью сидит Катерина Ивановна у кроватки, смотрит на спящего маленького Сашу и говорит сама себе тихо:

— Вот кому род того безымянного казака-землепроходца продолжать и деда твоего — Леонида Сергеевича, царство ему небесное. Эх, и любил бы тебя дед! Да не судьба, видать, была встретиться вам!

Прошло пятнадцать лет.

Вера Леонидовна сидела на скамье купе вагонзака и через решетку дверей купе смотрела в окно в коридоре. С самого начала этапирования, используя свою наглость и опыт общения с криминалом, она захватила власть в купе в свои руки. Ее везли в колонию Читинской области. Давно уже были поделены полки в купе, закончились все знакомства-разборки, и кто с синяками под глазами, с затаенной злобой и желанием отомстить обидчице на зоне, и кто с поцарапанным лицом, смирившись с установившимся порядком, — все молча смотрели на непрозрачные стекла окон. Иногда сквозь вагон по коридору проходил кто-то из охраны, стуча дубинкой по решеткам купе, не давая спать задремавшим; вслед охраннику слышался тихий мат, и все стихало.

Ехали медленно, вагон находился в пути уже седьмые сутки, то находясь в отстойнике, то снова прицепляясь в конец очередного пассажирского поезда. В Иркутске вагон опять загнали на специальную охраняемую зону, где он ожидал очередной отправки.

Вагонзаки имели свои особенности: окон в купе не было, а с другой стороны купе закрывались дверьми-решетками с маленьким окошком для раздачи еды. Напротив купе вдоль коридора стеклянные окна были с решетками. То ли стекло было матовое, то ли покрыто пылью и льдом — была зима — но видны в них были только мелькающие силуэты.

Вера Леонидовна и так знала, что сначала будет затяжной подъем на перевал, потом медленный спуск по серпантину к Байкалу, и вскоре поезд сделает в городе Слюдянка — ее родном городе — остановку минут на пятнадцать.

Наконец тронулись. Вера и не предполагала, что будет так сильно щемить грудь по мере приближения к Слюдянке; ей казалось, что все уже переболело и позабыто, но в памяти стали возникать образы родных. «Как Саша, жива ли мать, — неизменно возвращающая посланные Верой деньги? — Пять с половиной лет! Кому я буду нужна? Пусть я исчезну для Саши навсегда, лишь бы он так и не узнал обо мне ничего». Отец, как надеялась Вера, так и не рассказал матери ничего. «Значит, и сын не знает ничего обо мне!» — думала она.

На станции Слюдянка поезд простоял пятнадцать минут. За все это время Вера даже не заметила, как капала на пол кровь: так врезались ногти в ее ладони. Но вот поезд тронулся, все дальше, где-то в прошлом оставляя и родной город, и родных людей. «Родные ли, через столько-то лет? Как я оказалась в этом вагоне?»

Уже через два года, как она отвезла сына Сашу к маме, Вера, используя свою неуемную энергию, внешние данные и знакомство с главой криминальной крыши, стала полной хозяйкой в той яме-притоне, куда судьба занесла ее. Теперь она была сутенершей, а по-блатному — Мамочкой. Девочки отдавали хозяйке долю своих доходов, а те, кто не имел жилья и потому ночевал в этой же квартире, платили и за проживание. Клиентов было много, и Вера решила расширить дело. Прошло еще три года, и у нее уже было три притона. Все эти квартиры представляли собой бывшие коммуналки. Часть комнат всегда оставалась свободной для клиентов, которым некуда было вести девушку; на кухне рядом с выходом из квартиры постоянно находились один-два спортивного вида парня: крыша. Она уже имела большую квартиру в Москве и дорогую машину. Но желание иметь больше вынуждало ее думать, как бы заработать еще. Помог случай: как-то на улице она услышала знакомый голос:

— Ну, ты цветешь! — сказала Настя, ее школьная подруга, оглядев восторженно Веру. — Прямо дама благородных кровей. Тебя теперь как называть-то? Верой Леонидовной?

— Да что ты, Насть? Шутишь? Ты-то как? — спросила Вера, глядя на рано постаревшее, в морщинах, лицо бывшей подруги: суровый сибирский климат делал свое дело.

— В Слюдянке в заготконторе работаю, по пушнине, — ответила Настя. — Сюда в Москву в командировку послали.

— А мои-то как там? — спросила Вера и тут же пожалела об этом.

— Сашка в школе учится, мама хворает. В общем, живут! — ответила Настя и замолчала.

Первой прервала затянувшееся молчание Вера:

— Тебе куда