Нет, я прекрасно понимаю, что виновата во всем сама — нечего было откровенничать с малознакомым темным субъектом, даже если интуитивно и воспринимаешь его как младшего братишку-шалопая.

Ну, могу тебя понять, в каком-то роде так и есть… Кстати, можешь не убиваться так, это юное дарование просто использовало оставшуюся со времен Совета кровную связь и внушило тебе доверие и родственные чувства. На его месте так поступил бы любой.

Ты его еще и защищаешь!

Я всего лишь признаю, что наследник рода Алесси достоин того места, которое занимает. А вот тебе до его уровня еще расти и расти.

Да ну тебя!

Эх, дорогая, что-то мы с тобой расслабились в последнее время. Не пора ли браться за ум?

Я неопределенно пожала плечами. Может, и пора. В последнее время я действительно только и делаю, что совершаю глупость за глупостью… но признаться в этом? Перед говорливым внутренним голосом? Да никогда!

Кстати, когда займешься кошечкой?

Прямо сейчас! — ответила я, почувствовав легкие колебания в защите Дома. Кажется, наша киска решила немного поохотиться на ночь глядя.

Я ошиблась: охотиться Фидда явно не собиралась. Она просто стояла в лунном свете, обнаженная и недоступная. Наверно, такими древние богини являлись в смертный мир, смущая умы и разбивая сердца.

Она прекрасна…

И столько восхищения и благоговения было в этом голосе, что сердце болезненно сжалось.

Божественна, внутренне согласилась я, хотя связных мыслей в голове было мало. Все заботы, все тревоги вымыл серебряный свет луны. Все проблемы, все ошибки растворились в мягких движениях танца.

Фидда меня не видела, не замечала. Казалось, что в этот миг для нее не существует ничего вокруг, только шелк травы под ногами, только зыбкое марево лунного света над головой…

«Все-таки боги не ушли… они не бросили наш мир — они его передали тем, кого посчитали достойными», — негромко произнесло что-то во мне. И я согласилась. А как иначе, когда своими глазами видишь, как чудо само творит себя.

Но, как и все удивительное в нашем мире, танец Фидды подошел к концу. И стоило ей выйти из воображаемого круга, как магия ночи покинула ее тело. Всего лишь женщина. Смертная женщина, которой досталась капля-другая божественной крови.

Но этот мир ее любил. И пусть только в избранные мгновения, но он припадал к ее ногам, словно самый верный из слуг.

Интересно, замечает ли она сама, насколько ее сила близка к божественной?

Вряд ли… Если бы знала — не было бы такого острого, пронзительного ощущения чуда.

И вновь я внутренне согласилась. Когда к чему-то привыкаешь, оно теряет свою новизну и ощущается уже далеко не так, как раньше. Для Фидды эта ночь была одной из многих, но в то же время — первой, единственной, неповторимой.

Боги великие! Зачем же вы свели нас всех в одном месте? Это уже совсем не похоже на обычное совпадение, скорее на очень грамотно спланированную акцию.

И эта мысль мне не нравится.

«Не только тебе», — негромко откликнулось мое подсознание. Кажется, я и его успела заразить своей паранойей. Что ж, теперь голова хотя бы будет болеть не у меня одной.

— Фидда…

— Ты видела, — нисколько не стесняясь своей наготы, спокойно произнесла она.

— Видела. — Я не стала отрицать.

— И что скажешь?

— О чем? — Я даже растерялась из-за ее удивительной прямоты.

— О танце.

— Он прекрасен. Даже не верится, что живое существо способно настолько сродниться с миром… — зачарованно улыбаясь, произнесла я. Перед глазами вновь предстал волшебный момент… легкая серебряная дымка, магия движений, скрытая в чужом теле дикая, необузданная сила…

— Не многие удостаивались чести узреть подобное. Еще меньше людей понимали, что именно увидели. Ты интересная. Ты воспринимаешь мир чуть иначе, не так, как остальные. И мир тебе платит тем же.

— Это что-то значит? — невольно нахмурилась я. Если честно, зависеть от чьей-то воли я не привыкла, точно так же, как и не понимать чужих слов.

— Может, да, а может — и нет. Мир любит менять свои решения. — Леди Пустыни неопределенно пожала плечами. — Ты искала меня?

Почему-то в этот миг все мои мысли, все планы показались глупыми и неуместными. Разве можно тревожить богиню своим любопытством?

А почему нет?

Потому что это кощунственно!

Ошибаешься, кощунством будет, если ты сейчас молча уйдешь!

— Я… мне… — Я растерялась, не зная, как задать такой простой вопрос. Мне было сложно соотнести танец с уже ставшей привычной для меня «кошечкой», но в то же время интуитивно я понимала, что отделить Леди от мира невозможно — они служат этой земле уже не одну сотню лет. И будут служить даже тогда, когда я уйду дальше, во Тьму или Свет — это как повезет.

— Смелее, — подбодрила меня Фидда и улыбнулась, отчего на миг вновь превратилась в залитую лунным светом богиню.

— Что за артефакт вы доставили Абрахасу?

— О, это была очень занятная вещица. Продавали ее как очень крупный лунный камень, а значит, и покупателей на него много найтись не могло — не так много колдуний допущены до того уровня силы, чтобы использовать подобный накопитель.

Легкая тень недомолвки раздражающе коснулась сознания. После подписания договора и беседы с Кираном я стала на порядок внимательнее и осторожнее.

— А чем он оказался в действительности?

— Слеза Шаны. Я привезла в Школу один из божественных артефактов. И не думаю, что Абрахас мог его не узнать.

«Ох, вашу ж мать!..» — емко высказался мой внутренний голос.

И я с ним была абсолютно согласна.

Утром я проснулась с чугунной головой и возом мыслей, которые в ней явно не помещались. Один из божественных артефактов в стенах Школы? Бред. Тем более Шава — богиня из Темного Сонма! Зачем Абрахасу могла понадобиться ее слеза? Ее-то и использовать смогут считанные единицы…

Стоп! Луна. Танец. Фидда. Слеза…

Именно! Наша кошечка по специфике дара и уровню силы вполне подходит. Тем более мало кто знает, но Шава была богиней-кошкой.

Ох… а разве все говорили не о божественном предке мужского пола?

Не глупи! Если бы предок был мужчиной, в Пустыне правили бы Лорды, а не Леди!

Сложно спорить. Взять, к примеру, человеческие рода: там наследие начинается в основном от мужчины-прародителя, и это привело к укреплению роли мужчины в обществе. Впрочем, так только у светлых домов, в темных — примерно половина на половину.