Мёрке взвешивала все «за» и «против» рассказа о келпи. В глубине души она не желала зла речному духу. Все, что он сделал, было ей во благо, и не хотелось отплатить таким образом за его странную заботу. Но и всецело доверять темной лошадке девушка тоже не собиралась.

Немного погодя добавила:

Кстати, не помню, а как ты получил свой Брайтер? Его истинное имя Штеркен Утвалг? Расскажешь?

* * *

– Вот же! – Лер недовольно оглядывала темное небо.

– Это Тэнгляйх, сестричка. Тут мрачновато, и дожди не редкость даже зимой. Хотя может еще долго хмуриться и кончиться ничем.

– Думаю, точно ливанет. Смотри, иволга низко летает! В такое-то время года. Заблудилась, что ли?

Синд задрал голову к небу и сразу приметил желтоватое пятно. Не такая яркая, как самцы своего вида, птица упрямо боролась с встречным ветром, словно следуя за повозкой. Мужчина удивленно выдохнул целое облако пара – слишком уж странной казалась эта пернатая.

– Кыш! – Энглер замахала руками на предвестницу дождя. – Дай нам доехать засухо.

– Суеверия. Сколько раз видел иволгу, и ничего не случалось. Садись, пока не свалилась! – недовольно буркнул старший Форсворд, когда Лер едва не навернулась с повозки.

– Помяни мое слово, Синд, – по-старушечьи закряхтела девушка, – сейчас будет ливень стеной.

Едва она заняла свое место рядом с братом, как птица спикировала ей на голову, сбила шапку набок и запуталась в коротких каштановых волосах.

– Сними! Сними ее, Синд! – завизжала Лер, и тот тяжело вздохнул. И как она будет притворяться парнем с таким голоском?

– Не поломай ей крылья. Успокойся, я не брошу поводья.

– Она шевелится! Вытащи немедленно! – Сестра вдруг стала походить на избалованную аристократку, и Форсворд поморщился.

– Обороты сбавь и успокойся. Уже начинаю жалеть, что подставился, тебя раскусят еще до приезда.

Энглер затихла, осторожно выпутала барахтающуюся птицу и присмотрелась – на лапке красовалась крохотная капсула с письмом.

– Синд?

– Что еще? – раздраженно спросил мужчина.

– Она почтовая…

– Почтовая иволга? Что за чушь! – Он обернулся, а сестра уже совала ему случайную гостью прямо в лицо. И правда – инквизитор увидел капсулу.

– Посмотрим? – В глазах Лер загорелось любопытство. Девочка напрочь забыла о страхе угодить под дождь и теперь отогревала птицу, прижимая к груди.

– Вскрывать чужие письма – это низко, Энглер.

– Ой, да ладно тебе. Можно подумать, по долгу службы ты не занимался такими вещами, – фыркнула девушка.

– Ключевая фраза – по долгу службы. Это послание нам не предназначалось. Уляжется ветер, отпустим птицу, куда она летела.

– Она никуда не собирается лететь, смотри! – Иволга сидела на ладонях и отставляла лапку с капсулой. – Как знаешь. Но я все равно прочитаю. Вдруг мы знаем адресата или тут крик о помощи застрявшего где-то в горах человека?

– И он нашел капсулу, бумагу и птицу? – скептически поинтересовался Синд.

Но Энглер его уже не слушала. Ловко сняв крохотную ношу с лапки, иволгу она аккуратно засунула за пазуху и, обуреваемая внезапно нахлынувшим чувством грядущих приключений, принялась откручивать колпачок. Маленький свиток упал на дрожащую от холода и нетерпения ладонь.

– Синд…

– Ну что еще? – недовольно отозвался мужчина. – Я же сказал, что в этом не участвую!

– Это тебе письмо, – ошарашенно выдохнула Лер. – Похоже, это Натт Мёрке, хотя оно не подписано. Это же она тебя ножом пырнула?

Форсворд резко остановил лошадей, и повозку дернуло вбок. Колеса прочертили на снегу глубокие борозды, пока фургон не остановился.

– Дай сюда! – Синд сбросил рукавицы и выхватил послание.

Он не хотел задаваться вопросом, как иволга нашла его. Инквизитор жадно проглатывал каждое слово. Несколько раз перечитал признание Натт, пытаясь уловить интонацию и заключенный в трех нехитрых словах смысл. Любит как друга? Как мужчину? Как брата? Он попытался представить ее лицо в момент признания. Ничего не выходило. Перед глазами навсегда застыли слезы, ужас и ненависть. Каждый вечер, стоило отправиться ко сну, все это набрасывалось стаей баллтрэ и терзало, пока он не засыпал. Даже зная, что Мёрке простила его, Форсворд все равно не мог избавиться от этих кошмаров. Поэтому слова о любви заставили его вновь стать тем самым мальчишкой, смотрящим с замиранием на одну-единственную, вечно чем-то опечаленную, словно вся тоска мира навалилась, некромантку. Но тем прекраснее были ее редкие улыбки.

Когда эйфория схлынула, Синд дочитал послание и нахмурился. Вот же глупая девчонка! Бросила сумбурные фразы об опасности и осторожности, и что теперь прикажете думать? И почему должен остерегаться своих собратьев? Неужели они прознали о плане похищения сестры из родного дома под прикрытием Скьерзилдена? Даже если так, какое им дело? У него безупречная репутация. Синд Форсворд единственный, кто смог совладать с уникальным Брайтером. За него будут держаться, и если он захочет обойти парочку правил в пределах нормы, отведут глаза. Естественно, прикрывать не будут и по головке не погладят. Пожурят, как нашкодившего мальчишку, и заставят самому разбираться со своим семейством.

Тут что-то другое…

Вопрос о Штеркене Утвалге окончательно выбил инквизитора из равновесия. Откуда она узнала, что кошмары о седом демоне в последнее время стали оттенять ужасы прошлого? В них существо с длинными клинками вместо когтей отнимало все, что ему так дорого. Смертоносная сталь смыкалась ловушкой вокруг любимой. А взгляд серых глаз таил похоть и жажду обладания. Синд пытался остановить демона, но стоило только приблизиться, мужчина замирал, пораженный страшным открытием: это он обнимал Мёрке освященными кастетами, приросшими к рукам.

А теперь она спросила о нем? Случайность?

Форсворд встрепенулся, схватился за поводья и со всей силы хлестнул лошадей, прежде чем Энглер успела возмутиться внезапной остановкой. Девчонка уже начала замерзать и пританцовывать в фургончике.

А что, если это ошибка и ему не стоит приближаться к Мёрке? Синд спиной чувствовал вибрацию Брайтера. Или это собственные чувства заставляли оружие фонить?

Остаток пути пролетел как серо-белый калейдоскоп. Лер сильно укачало, и она постанывала от быстрой езды, но старалась не жаловаться, видя странное состояние брата. Дома о нем вспоминали нечасто, но если и заговаривали, в воздухе разливался страх перед неугодным сыном безупречного семейства. Даже мать ежилась и бледнела. Только Энглер не разделяла общей тревоги. Это же Синд. Его сильные руки подбрасывали в воздух и ловили, на него всегда можно было положиться, и каждый зимний фестиваль она ждала, что брат вернется домой и все будет как прежде. Отчасти ее желание сбылось. Он наконец приехал и почти не изменился, если не считать седых волос, шрамов на лице и жуткого белесого глаза, в целом – тот же Синд. Сестра это чувствовала и не боялась, даже когда он бормотал что-то во сне или бил с досады кулаком в стену, когда думал, что она не видит.