Это означало, что мы продвигались строго на запад и штурман давал добро именно на этот курс.

В Атлантике всем стало легче, несмотря на высокую волну и сильный ветер. В Атлантике ясней, чище, понятней и проще. Здесь волна идёт на тебя гигантским валом и поднимает, как пёрышко, на гребень, ближе к небесам, откуда видно всё окрест на много миль. Недельный же переход по Балтийской луже был похож на толчею в ступе, когда вода вокруг будто кипит и бьёт часто и спонтанно по бокам и пароход ходит во всех плоскостях, не известных классической геометрии. Даже Полковнику, которому было наплевать на погоду, в Атлантике нравилось больше. Не знал он только одного, что рейс этот на «Океанографе» был для него последним, — впрочем, как и для всех остальных. Но об этом позже.

После месячных мытарств по Фареро-Шетландскому разрезу мы зашли в Рейкьявик — столицу Исландии. Понизив полковника до морского чина капитан-лейтенанта, послали его в город за спиртным. Не ходить же ему по загранице в звании младшего лейтенанта.

— Не бери только ихнего самогона типа виски-шмиски, бренди-шменди, — напутствовали его провожающие, — только водку.

В напарники ему дали матроса Верёвкина, который очень укачивался на нашем маленьком судне, и ему, как никому, требовалась твёрдая земля под ногами. Вернулись оба примерно через час пустые, пребывающие в состоянии лёгкого нокдауна.

— Представляете себе, господа офицеры, — в полном изумлении обрисовывал обстановку Полковник, — во всей округе, миль десять в диаметре, нет ни одного винного магазина. Только безалкогольное пиво в универмагах. Мы с Верёвкиным перекрещивающимся галсом больше половины города прошли — алкоголем даже и не пахнет.

«Чудеса!» — удивлённо возопила корабельная братия, но Полковнику поверила. Если уж он не нашёл искомый продукт, значит, его точно нет на этой далёкой северной земле.

— Сухой закон, что ли? — предположил самый сообразительный из научного отряда младший научный сотрудник Виталий.

Спросили у капитана, и он подтвердил:

— Вы почти угадали. Алкоголь здесь можно купить в магазинах, далеко вынесенных за городскую черту, и стоимость его такова, что пить не захочешь. Зато есть масса бесплатных крытых бассейнов с водой из геотермальных источников. Идите, освежитесь, пользы больше будет.

Все, кто хотел, вяло поплелись искать бассейн. Они здесь были почти на каждом углу. При входе за чисто символическую плату выдавался маленький кусочек мыла, а в душевых отделениях в дезинфицирующем растворе валялись деревянные щётки на длинных ручках, чтобы перед бассейном можно было помыться. Народу в бассейне оказалось мало. Узнав, что мы моряки с советского научно-исследовательского судна, смотритель открыл специально для нас пятиметровую вышку, с которой все по очереди и стали прыгать. Полковник особенно лихо разбегался по качающейся доске и, оттолкнувшись от края, группировался калачиком, потом у самой воды распрямлялся и штопором входил в бассейн.

— Настоящий Полковник, — комментировал прыжки Полковника наш Дед, — всё лучше, чем водку пить.

— А думаешь, я люблю её, водяру эту злосчастную? — отвечал на это новоявленный прыгун. Просто чтоб поддержать компанию, пью. А так она мне даром не нужна.

— Так и все так, — подбодрил Полковника Дед, — тоже мне, открытие сделал. Если б не компания, никто бы и не пил тогда. Исландцы, наверно, потому и не пьют особенно, что любят одиночество, а тёплого общества чураются.

— Вот именно, — в тон ему проговорил второй механик Валерьевич, — вот вернёмся мы сейчас на пароход, коллектив в сборе, а делать нечего. То ли дело в родном порту.

— Да что ты причитаешь, — возразил на это Дед, — потерпи месяц, зайдём в Шотландию, возьмёшь там ящик «Вокера» и будешь при деле.

— А компания… — промямлил второй.

— Позовёшь меня, Полковника, Палыча, вот тебе и компания, не одному же ящик порожнить.

После Рейкьявика район наших исследований переместился ещё севернее — ближе к Гренландии, к кромке плавающих льдов. Там, в Датском проливе, где зарождаются лютые северные циклоны, мы получили такую взбучку, что ни до, ни после мне не приходилось видеть и испытывать подобное. Разыгрался ураган, сопровождаемый сильнейшей магнитной бурей, которая препятствовала прохождению радиосигналов: мы не только не могли связаться с радиоцентром, но и вообще находились в полнейшем эфирном вакууме.

Наше судно на неделю пропало с горизонта: никаких сигналов, никаких сведений. У руководства института всё это вызвало наихудшие предположения. Поэтому, когда мы появились в эфире и доложили обстановку, в морском отделе института созрел план списать наш пароход по старости. Как бы чего не вышло в дальнейшем. Но мы пока ещё ничего об этом не знали.

И только в Ленинграде после очередного осеннего рейса в Балтийское море нам сообщили о продаже нашего парохода в Клайпеду. Это было сродни трагедии. Для меня терять старый проверенный временем пароход, на котором испытал свою судьбу и счастье, на котором врезался в сине-зелёные зыби, буравя форштевнем далёкие моря, заходя для короткого отдыха в гавани чужих, пропахших туманом и рыбой городов, равнялось концу вольной романтической жизни. Здесь кончались бесшабашная юность и задор покорителя морских волнующихся далей. Большие океанские лайнеры, на которые нас всех распределили, не давали такого романтического, близкого ощущения моря, как наш добрый старый «Океанограф». Полковник был вне себя от негодования:

— Продать такой пароход! Да где ещё такой сыщешь? Один штурвал чего стоит. Разве сейчас такие штурвалы делают? Нынче всё на кнопках: нажал одну — вправо руль пошёл, нажал другую — вся спина мокрая. Нет чтобы вместе с экипажем продать. А я не хочу на большой пароход, мне там делать нечего.

В итоге экипаж «Океанографа» распределили по двум большим пароходам. Капитана, второго механика и меня направили на «Профессор Визе». Полковника — на «Профессор Зубов». Капитан превратился во второго помощника, я — опять в электрика. Полковник же как был матросом, матросом и остался.

Встретились мы с Полковником на острове Тенерифе в порту Санта-Крус. Наши два красавца-парохода стояли тогда рядом борт к борту. Команды хорошо знали друг друга. Собралась компания. Полковника, как и положено, разжаловали и послали с группой увольняющихся на берег, наказав без водки не возвращаться.

Разжалованный Полковник принёс два объёмистых портфеля водки ORLOFF, и первый раз в жизни его забыли восстановить в прежнем звании. Компания была большая, сборная, Полковника так близко, как на его родном судне, никто не знал. Я, к сожалению, в том застолье участия не принимал, иначе бы обязательно напомнил о возвращении ему звания полковника. От расстройства тот принял спиртного больше ровно на столько, чтобы все видели, что он пьян не как настоящий полковник, а как настоящий сапожник.