Оценивающе оглядев Акима, сам Кавалергардов сказал от чистого сердца:

– Ну, молодец. Молодец что надо. Придется, Лилечка, и самому теперь одеваться под вашим присмотром.

– Что вы, Илларион Варсанофьевич, вкус вашей супруги никак нельзя равнять с моим. Много ли я видела? За границу не езжу, на приемах не бываю, – зардевшись, ответила Лилечка.

– В туристическую, пожалуйста. И деньжат подбросим через местком, – уловил намек Кавалергардов. – Только попрошу напомнить, когда потребуется.

Лилечка скромно поблагодарила и удалилась.

– Мне бы домой, – просительно сказал Аким, когда они остались вдвоем.

Хотя Востроносов больше чем когда-либо именно сейчас сознавал себя гением, он все же время от времени как бы забывал об этом, и когда это случалось, сразу вспоминал родную Ивановку и родителей и даже сестренку. А кроме того, теперь Акиму пуще прежнего хотелось появиться в новом одеянии в родном доме, пройтись по улицам Ивановки, показаться тем, кто его знал прежним с самого детства и мог поудивляться тому, каким он стал. Мы легко можем понять это желание нашего героя, ведь и нам самим бывает радость не в радость, если о ней не знают наши близкие и даже знакомые. И чем больше людей узнает и разделит с нами радость, тем больше радуемся и мы сами. Разве не так, дорогой читатель?

Не знаю, знакомо ли было это понятное большинству чувство Иллариону Варсанофьевичу Кавалергардову, но к желанию Акима он остался глух.

– И думать пока не моги, – ответил он строго. – Завтра будет верстка номера, обязательно вычитаешь. Затем с тобой имеют желание встретиться журналисты, а это для тебя архиважно. – Кавалергардов умолчал о том, что такую встречу он подготовил, договорившись о ней с редактором вечерней газеты. – Отрывки из твоей повести появятся в одной из центральных газет, приедут, надо думать, и оттуда фотографировать тебя. А там, глядишь, потребуешься для кино, телевидения и радио. Словом, готовься, брат, спрос на тебя будет расти. А с родителями придется пока обождать. Навестить их надо будет обязательно, но только не сейчас. Пусть малость потерпят. Можешь дать телеграмму, что задерживаешься, что у тебя все в порядке. Да они об этом и так узнают. Радио слушают?

– Трансляция дома почти не выключается.

– Вот и хорошо.

– Но я еще и из редакции не уволился.

– Об этом меньше всего надо печалиться. Эти сами все поймут и, уверяю, в претензии не будут. Еще гордиться станут, что ты у них работал, каждую твою заметочку сохранят. Воспоминания загодя сядут сочинять. Помяни мое слово.

На временное жительство Акима Востроносова устроили в гостинице, где он надеялся не только найти отдых, а и приняться за работу. Но вот этого ему как раз и не удалось сделать. Со второго же дня пребывания в большом городе его так закрутили, завертели, столько объявилось разных друзей, иные из них как-то сразу стали близкими и помыкали им, как хотели, тащили то туда, то сюда – на разные застолья, встречи, выступления, что он весь первый день с трудом выбрал время, чтобы отбить родителям короткую телеграмму. Если бы не сделал этого сразу, потом уж вряд ли успел бы, так закрутила его и завертела новая жизнь.

Журнальную верстку своей повести Аким читал в кабинете Кавалергардова, порог которого не смел переступить ни один из его новоявленных друзей, среди которых были и совершенно бесцеремонные. Кабинет шефа сделался надежным убежищем для юного гения. Но и здесь он не всегда мог наслаждаться уединением и покоем.

Сразу же, как только было покончено с чтением верстки, по распоряжению Кавалергардова пригласили двух корреспондентов «Вечерки». Один был вооружен блокнотом, другой фотоаппаратом и всякими приспособлениями для съемки в условиях недостаточной освещенности.

Корреспондент с блокнотом долго и дотошно выспрашивал Акима, а тот, что был вооружен фотоаппаратом, пугающе обстреливал вспышками со всех сторон и снимал, снимал, забегая то с одного бока, то с другого, то становясь на колени прямо перед Акимом.

На следующий день ранним поездом на розыски Акима приехала его сестренка. То ли в Ивановке телеграммы не получили, то ли телеграмма не удовлетворила домашних, розыски его были предприняты. Сестра знала, что Аким поехал в редакцию журнала «Восход» и еще в один журнал, названия которого не упомнила, поэтому свои розыски начала с «Восхода» и тут же напала на след брата.

Увидев Акима, она сразу, даже не разглядев его как следует, набросилась с попреками:

– Бессовестный, уехал, как в воду канул. Мы уж думали, тебя и в живых нет, напереживались, переполошились, две ночи не спали, а тебе и дела нет. Где ты только совесть оставил?

Она осеклась, увидев наконец брата разодетым.

– Ой, какой ты нарядный и… красивый, – вырвалось у нее. – Откуда это?

Аким коротко рассказал о своем сказочном успехе, о том, что ему придется на некоторое время задержаться здесь, но как только крайняя необходимость в этом минует, он обязательно приедет в Ивановку, куда пытался вырваться еще вчера и позавчера, да вот никак не получилось.

Семейный конфликт был улажен. В особенности после того, как сестре была вручена энная сумма денег. На вокзал ее отправили на редакционной машине, и юный гений снова вернулся к той жизни, какой он зажил под опекой Кавалергардова.

Редактор «Восхода» по-прежнему не спускал глаз с Востроносова, но постоянно руководить им и наставлять во всем не было времени. Илларион Варсанофьевич поручил Акима попечению Аскольда Чайникова.

– Ты его открыл, ты и оберегай.

Поручение, прямо скажем, не из легких, потому что по мере того, как росла известность Востроносова, росло и количество его новоявленных друзей и тех, кто искал общения с ним. Отбиваться от все возрастающего натиска становилось труднее и труднее.

В конце недели вышел номер «Восхода» с повестью Востроносова. И тут же в субботнем номере еженедельника появилась статья Завалишвили, превозносившая автора до небес. Прочитав ее, Аким нашел новые убедительные подтверждения своей гениальности. Критик утверждал, что Акимом Востроносовым создано такое произведение, какое по плечу далеко не каждому даже из тех талантливых молодых людей, которые в последние годы с таким шумом заявили о своем приходе в литературу.

Надо ли удивляться тому, что Завалишвили сразу стал одним из самых близких друзей Акима. Это оказался свой парень, шумный и веселый в ресторанных застольях, невероятно щедрый на похвалы, горячий в выражении своих чувств и потому, несмотря на всю неумеренность высказываний, казавшийся даже искренним. А уж насчет знакомства с девочками критик равных себе, пожалуй, и не знал. Первым делом он пытался завлечь юного гения на амурную тропу. Тем более что слава Акима росла буквально не по дням, а по часам.

В ту же субботу, когда вышла в свет статья Завалишвили, в «Вечерке» был опубликован развернутый репортаж с несколькими фотографиями, посвященный не столько повести Акима Востроносова, сколько его не слишком богатой внешними событиями жизни. Проворные корреспонденты газеты сумели побывать в его родной Ивановке и набрать довольно много разного материала, имеющего то или иное отношение к юному гению.