Санджей не видел Гарри почти до конца смены, когда в палату, где лежал мальчик, понадобилось прикатить монитор кровяного давления. Гарри находился в постели, кожа его была бледной, под цвет простыней, а лысая голова придавала ему вид беззащитного новорожденного младенца. На самом деле, учитывая разрушающее воздействие химиотерапии на иммунную систему, Гарри, пожалуй, был еще беззащитнее младенца.

Когда Санджей вкатил монитор, мальчик сидел на кровати, держа перед собой подушку. Потом с невесть откуда взявшейся силой вдруг несколько раз ударил по ней кулаком:

– Вот тебе, высокомерный, упрямый ублюдок!

Слава богу, что его мать к этому времени уже уехала домой.

– И как, Гарри, помогло? – поинтересовался Санджей.

– Угу, – ответил тот.

Санджей заметил, что сегодня, впервые за все время пребывания в больнице, мальчишка постоянно улыбался.

Едва Санджей устроился на вагонном сиденье, мобильник сообщил о пришедшей эсэмэске. Опять его заботливая мамочка.

ОТЕЦ ГОВОРИТ, ЧТО ВО ВРЕМЯ ВИДЕОЗВОНКА ТЫ ВЫГЛЯДЕЛ УСТАЛЫМ. ТЫ ВЫСЫПАЕШЬСЯ?

Санджей вздохнул.

ТЫ ПРИНИМАЕШЬ МУЛЬТИВИТАМИНЫ, КОТОРЫЕ Я ТЕБЕ ДАЛА?

Мам, со мной все в порядке. Просто много работы.

КСТАТИ, ДОЧКА АНИТЫ СКАЗАЛА: ЕСЛИ ТЫ ЗАПИШЕШЬСЯ К НЕЙ НА ПРИЕМ, ОНА СДЕЛАЕТ ТЕБЕ СКИДКУ НА УДАЛЕНИЕ ЗУБНОГО КАМНЯ И ОТБЕЛИВАНИЕ ЗУБОВ.

Мама, ты опять вмешиваешься в мою жизнь?

Чтобы смягчить язвительность вопроса, Санджей добавил смайлик. Его мамочка была более чувствительной, чем это могло показаться со стороны.

Я И НЕ ДУМАЮ ВМЕШИВАТЬСЯ! ПРОСТО БЕСПОКОЮСЬ О ТВОИХ ДЕСНАХ.

Возникла пауза, затем на экране мобильника появилось эмодзи. Причин, почему мать выбрала именно эту картинку, было две: желание подчеркнуть материнскую заботу и напомнить о том, сколько зубов необходимо иметь здоровому человеку. Мира горячо приветствовала наступление эры эмодзи, считая, что они компенсируют постыдную неспособность английского языка передать весь спектр и глубину ее эмоций.

– Смотрю, вы в глубоком раздумье, – заметила Эмми, садясь напротив.

– А-а, добрый вечер, Эмми. Очередной залп эсэмэсок от мамы, – улыбнулся Санджей. – Никак не может свыкнуться с тем, что я давно уже не нуждаюсь в ее постоянном руководстве моей жизнью. Только представьте, она каждый день шлет мне сообщения и спрашивает, достаточно ли в моем рационе клетчатки и не забываю ли я тепло одеваться. Честное слово, я уже достаточно большой мальчик и не хочу обсуждать с родителями работу своего кишечника! Ваша мама такая же?

Эмми изменилась в лице, и Санджей мгновенно понял, что задал на редкость бестактный вопрос.

– Наверняка была бы такой, – ответила Эмми. Ее излишне оптимистичный тон выдавал отчаянное желание не расплакаться. – Если бы не умерла несколько лет назад.

– Извините меня, пожалуйста, – пробормотал Санджей, очень нуждавшийся в том, чтобы его простили. Ну почему он так ловко умеет все испортить? – Я постоянно вижу матерей, умирающих слишком рано, и это невероятно трагическое зрелище. Страшная несправедливость.

Санджей жалел, что не мог найти слова, которые бы звучали не так банально. Да, он почти каждый день сталкивается с чьей-то смертью. Но Эмми-то от этого не легче. Все-таки мама права: есть ситуации, для которых в английском языке недостает слов.

– Зато вы занимаетесь благородным делом, и работа приносит вам большую отдачу, – сказала Эмми, быстро сменив тему.

– Да, но это очень тяжелая работа, – ответил Санджей. – В том числе и физически. Почти весь день на ногах. Одних пациентов нужно перевернуть на другой бок, чтобы не возникали пролежни, другим поставить капельницы, третьим – сменить повязки, пропитанные гноем, а четвертым – вынести судно. – Боже, ну зачем он повествует девушке о гнойных повязках и мочеприемниках? Можно же рассказать о приятных сторонах своей работы. Например, как в минувшее Рождество он, нарядившись Санта-Клаусом, раздавал подарки в палате, где лежит Гарри. – Добавьте к этому еще и эмоциональную тяжесть. Столько всего печального видишь.

– Понимаю. – Эмми смотрела на него как на супергероя. – Но на вашей работе все реально и серьезно. Жизнь и смерть. Не то что у меня. Я сейчас придумываю рекламу, убеждающую подростков пользоваться новой маркой зубной пасты.

– У вас есть простор для творчества. Нужно все обыграть так, чтобы подросткам захотелось попробовать эту зубную пасту. Вообще-то, гигиена ротовой полости тоже очень важна. Кстати, об этом и были мамины сообщения. Она хочет, чтобы я записался на прием к стоматологу.

Санджей чувствовал себя обманщиком. Ему хотелось рассказать Эмми о панических атаках, о том, как порою он запирается в темной кладовке и восстанавливает душевное равновесие, повторяя Периодическую систему химических элементов. Слова уже были готовы сорваться с языка, когда поезд привез его в Нью-Малден.

Из-за жадного автомата, отказавшегося выдать ему «Марс», Санджей так ничего и не ел, поэтому прямо со станции он направился в соседний кафетерий. Владелец иногда продавал ему со скидкой маффины, если к этому времени они еще оставались. Увидев в зале Пирса, Санджей не сразу узнал попутчика. Что он тут делает? Пирс жил в Сербитоне – это на две станции дальше. И тем не менее Пирс сидел здесь, склонившись над ноутбуком и что-то бормоча себе под нос.

– Что, Пирс, скрываетесь от домашнего уюта? – спросил Санджей.

Спросил в шутку, однако реакция Пирса показала, что он случайно попал в цель. Житель Сербитона торопливо закрыл ноутбук, словно смотрел жесткое порно. Чему удивляться? В кафетерии сидели женщины с детьми.

– Я нарочно вышел не на своей станции, чтобы побыстрее ответить на письмо важного клиента. Вы же знаете, как это устроено.

Санджей кивнул, будто и в самом деле знал, хотя и догадывался, что у его работы нет никаких точек соприкосновения с тем, чем занимается Пирс. Его рабочий день целиком состоял из ватных тампонов, швов, порт-систем для химиотерапии и анализов крови. Срочные электронные письма от важных клиентов там не значились. И потом, профессия Пирса приносила до неприличия высокий доход, чего не скажешь о работе медбрата.

Интересно, каково это быть человеком, которому никогда не приходилось беспокоиться из-за денег? Санджей не раз задавал себе этот вопрос. Пирс наверняка родился в обеспеченной семье. В детстве щеголял в кашемировых ползунках и забавлялся погремушками из чистого серебра. Потом поучился в какой-нибудь шикарной школе, а то и в нескольких. Дальше университет. Затем кто-нибудь из друзей отца взял его к себе на работу. Жизнь явно не вынуждала Пирса таскать из служебной столовой пакеты ультрапастеризованного молока, поскольку денег к концу месяца практически не оставалось.

Сознавал ли этот тип, насколько ему повезло? Если сложить все деньги, заработанные Санджеем за год, и