– Действительно.

Виви взяла у нее карточку, и некоторое время они смотрели на нее вместе.

– Он был красивый, – сказала Виви.

– Да, был.

– Мне кажется, у меня и в самом деле его брови.

– И ресницы.

– Он выглядит таким милым.

– Ох, сердце мое, он и в самом деле таким был. Правда.

Виви покосилась на мать.

– Уж наверное, он никогда бы меня не ругал. – Она явно шутила, но только отчасти.

– Конечно, нет. Он был бы идеальным родителем. В отличие от того, с кем тебе в итоге не повезло.

– Ну, не так уж и не повезло, – Виви поставила фотографию обратно на каминную полку. – Пусть пока постоит здесь. Попозже, думаю, придется все-таки выпустить его из квартиры, чтобы сделать копию, которую ты сможешь поставить к себе в комнату или куда еще. А эта отправится ко мне на комод. В точности как у Прю Мак-Кейб – фотография ее отца стоит у нее на комоде. Чтобы каждый, кто войдет ко мне в комнату, сразу ее видел. Элис будет так завидовать. Ее отец ужасно толстый и совсем лысый. То есть мистер Бенсон очень милый и все такое, но он некрасивый. Не то что мой папа.

* * *

Шарлотт не могла решить, поблагодарить ей Ханну за то, что та помогла добыть фотографию, или – попросить ее не совать нос не в свое дело. В конце концов она ее поблагодарила. Она даже спустилась ради этого на первый этаж. Написать записку или позвонить было бы недостаточно сердечно.

Дверь открыл Хорас. Что она чувствует относительно произошедшего между ними, Шарлотт тоже не могла решить. С тех пор они уже виделись на работе, но ни один ни разу не заикнулся о той вечерней поездке по пустующей редакции. К счастью, – неужели она только что подумала об этом как о счастье? – прежде чем кто-либо из них успел что-то сказать, у него за спиной появилась Ханна. Она пригласила Шарлотт зайти, но та ответила, что заглянула только на минутку. Кассуле[48], которое осталось у них с выходных, уже стояло в духовке. Шарлотт просто хотела поблагодарить ее за то, что помогла Виви найти ту фотографию.

– Она в восторге.

– Меня удивляет, что тебе не пришло в голову сделать это самой.

– Мне пришло. Я написала паре друзей. Но после бомбежки…

– Я думала, Париж не бомбили.

– Иногда бомбили. Но чаще это были уличные бои, и мародерство, и общий хаос. Результаты, в общем-то, те же. Ни у кого, кому я писала, ничего не осталось.

– Это было тактично, – заметил Хорас, когда Шарлотт ушла к себе наверх.

– Помогать Виви достать фотографию?

– Спорить с Шарлотт насчет бомбардировки Парижа.

– По тому, что я читала, бомбардировок там практически не было.

– А сколько их должно было быть?

– Ну хорошо, это было бестактно, но я вообще не верю, что она кому-то писала. Я не верю, что она хотя бы пальцем пошевелила, чтобы найти эту фотографию.

Он промолчал.

– Это несправедливо по отношению к Виви, – продолжала настаивать она. – То, что девочка никогда не знала своего отца, – уже грустно. По крайней мере, у нее должно быть о нем хоть какое-то представление.

– Что она должна, а что – нет, не наше дело, – сказал он, направляясь в сторону своего кабинета.

Она последовала за ним.

– Я не согласна. Я не могу стоять в стороне и смотреть, как страдает ребенок. Может, тот брак был ошибкой – люди, должно быть, спешили пожениться, пока не кончилась война, так же, как и здесь, – но она не вправе отыгрываться на Виви.

Он остановился, а потом развернул коляску к ней.

– Может, она вовсе ни на ком не отыгрывается. Может, это вообще не имеет отношения к ее покойному супругу. Может, ей просто не хочется тревожить старые воспоминания. Время было не слишком приятное.

Минуту-другую Ханна молча смотрела на него. Он выдержал ее взгляд. Ему было прекрасно известно, что сейчас последует.

– Это то, что мы называем проекцией, – сказала она.

– Прибереги свои наставления на тему аналитической терминологии для Федермана. Это то, что я называю уважением личных границ.

* * *

Шарлотт сделала копию фотокарточки. Теперь Лоран стоял у нее на комоде, как и у Виви. Дочь каждый вечер преданно желала ему доброй ночи. Шарлотт не то чтобы специально избегала смотреть на фотографию. Иногда она ловила себя на том, что мысленно просит у нее прощения. Я это сделала ради Виви, поясняла она. И могла поклясться, что губы на фотографии слегка кривились.

Как-то раз она зашла к Виви пожелать ей спокойной ночи и увидела, что дочь сидит на краешке кровати и сосредоточенно разглядывает фотографию.

– Мне этот снимок нравится, но было бы здорово иметь еще один, из армии. Где он в форме.

– Как отец Прю Мак-Кейб?

Виви пожала плечами.

– Мне такая фотография нравится больше, – сказала Шарлотт. – Он никогда не был поклонником чего-либо военного.

Виви встала и принялась расстегивать школьную форму.

– А ты знала, что дядю Хораса представили к медали Почета, которую выдает конгресс?

Шарлотт, которая уже выходила из комнаты, обернулась:

– Что?!

– Тетя Ханна мне рассказала, когда мы писали те письма, чтобы найти фотографию. Я рассказывала ей об отце Прю Мак-Кейб, и она сказала, что дядя Хорас защищал бункер и убил кучу японцев – совершенно один. Именно тогда он и был ранен. Это было во время битвы при Буне – так это, кажется, называется. После этого командир его полка представил его к медали, но дядя Хорас ее не получил.

– Почему же нет, если он в одиночку убил столько японцев?

Героизм всегда вызывал у нее подозрения – даже героизм Хораса.

– Потому что он – еврей.

Шарлотт покачала головой:

– Тебе не стоит постоянно смотреть на все сквозь такую призму – национальности и религии. Ты становишься похожа на бабушку Элинор Хэтэуэй.

– Хотя я не на все смотрю сквозь призму, но это и вправду имеет отношение к религии. Тетя Ханна говорит, это широко известный факт. Она говорит, что евреям медаль Почета не дают. И неграм тоже. Какими бы они храбрыми ни были. Она сказала, что читала одну статью, где они задали этот вопрос какому-то генералу. И знаешь, что он ответил? «Медаль Почета еврею или негру? Не смешите меня».

– Не верь всему, что ты слышишь. Или читаешь.

– Но дядя Хорас – это и есть доказательство. Его командир представил его к медали, и есть люди, которые хотят, чтобы он за это боролся, но он отказывается.