– Ах ты сучара! – неожиданно завопила бабища. – Она меняпропустит! Видали фрю?!

Я вздохнула, но промолчала. А моя собеседница уже вошла враж и не могла остановиться.

– Ишь ты, жопа рогатая! – продолжала она извергатьоскорбления.

Я постаралась вжаться в стул. У меня слишком богатоевоображение, поэтому мигом представила себе филейную часть с рогами. К горлуначал подбираться смех. Очевидно, сидеть с таким сооружением неудобно, правда,во всем плохом есть и кое-что хорошее. На рога можно вешать сумку, еще удобнопредложить зацепиться за них детям. В свое время, несясь домой с работы снабитыми кошелками, я мечтала о хвосте. Просто замечательно иметь придаток,каким обладают многие животные. Им было бы можно держаться в транспорте запоручни…

– Она еще смеется, западловка, – вошла в штопор бабища.

Дверь соседнего с двенадцатым кабинетом распахнулась, вышламолоденькая медсестра, пухленькая, розовощекая и страшно серьезная.

– Ракитина, – строго произнесла она, – чего вы опятьхулиганите, а?

– Вот она без очереди прет, – сбавила тон грубиянка.

Медсестра взглянула на меня.

– Разрешите представиться, – быстро сказала я и встала, –Даша, новая лаборантка Ореста Львовича из НИИ тонких исследований. Меняначальство к Олегу Игоревичу за материалами послало.

Девчонка расплылась в улыбке.

– Анюта, очень приятно.

Мы не успели продолжить разговор, потому что из двенадцатогокабинета выскользнула заплаканная женщина. Грубиянка метнулась вперед и,толкнув меня плечом, вскочила в комнату. Я покачнулась и чуть не упала.

– Вот безобразница, – с чувством произнесла Анюта, –откровенно противная бабища. Представляешь, она сюда как на работу является.

– Больная женщина, – пожала я плечами, – неполадки подамской части сильно влияют на характер.

– Ха, – фыркнула Анюта, – кабы недужная какая, еще можнопонять! Эта же здоровенная, словно конь. Чтоб у тебя такие неполадки были, каку нее. Поверь мне, у этой стервы внутренности из железа.

– Чего же по врачам таскается? – удивилась я.

Анюта поджала хорошенькие пухлые губки.

– Аборты делает! Я тут уже два года работаю – сразу послеучилища пришла – так эта Люба Ракитина бесперебойно ходит. Я один раз ееспросила: «Чего же ты не предохраняешься?» Люба немедленно ответила: «А зачем?Беременность омолаживает».

– По-моему, она сумасшедшая, – вздохнула я.

– Похоже на то, – согласилась Анюта, – опять за направлениемна чистку явилась, дрянь. Другие вон лежат, мучаются, чтобы хоть одногосохранить, а эта плодющая как крольчиха.

Тут дверь распахнулась, вышла Люба с бумажкой в руке. Явтиснулась в кабинет, получила из рук врача небольшой переносной холодильничеки пошла назад.

– Осторожно, пожалуйста, – напутствовал меня приветливоулыбающийся доктор, – не уроните.

В переходе между роддомом и НИИ я попыталась откинуть крышкурефрижератора, но потерпела неудачу: он был заперт на крохотный ярко-желтыйзамочек.

Орест Львович сдержанно похвалил меня за ловкое выполнениезадания и распорядился:

– Так, теперь поработаешь на раскладке.

– Где? – не поняла я.

Орест Львович улыбнулся, достал из холодильника довольнобольшую стеклянную банку с притертой пробкой и велел:

– Бери шпатель.

– Что?

– Ты же раньше в лаборатории вроде трудилась, – посуровелОрест.

– Не в медицинской, – быстро нашлась я, – в механической,при институте автомобильной промышленности, там станки всяческие стояли.

Лицо Туманова разгладилось.

– А, понятно. Шпатель – это такая лопаточка. Будешьзачерпывать ею крем и раскладывать вот в эти баночки.

Не успела я задать вопрос, как Орест распахнул шкафчик ивынул несколько пластмассовых «бочоночков». На каждом была наклеена этикетка:«Маркус. Ночной питательный крем с липосомами».

– Ой, – невольно вырвалось у меня.

– Что теперь? – удивился начальник.

– Нет, просто у меня дома такой же, у метро покупаю, дорогойочень, целых восемьдесят рублей. Значит, это вы его делаете?

Орест Львович вздохнул. Глупость новой лаборантки явно сталаего раздражать.

– Посуди сама, – резко сказал он, – разве мы с Регинойспособны сделать тонну крема? Если он, как ты утверждаешь, продается у метро,значит, дело поставлено на промышленную основу.

– Но вот баночки… Написано же – «Маркус».

– Даша, – со вздохом пустился в объяснение Орест, – самазнаешь, какие копейки сейчас платят людям науки, вот и выживаем, как можем. Влаборатории Нелли Артюхиной приспособились изготовлять краску для волос, АндрейШерстнев с коллегами какие-то штуки для врачей мастерят. Точно не знаю, чтоименно. А мы с Региной крем варим. Естественно, никто этого нам не разрешал, нои не запрещал. Наш директор, царство ему небесное, умный человек был и понимал,что жить-то людям надо. Как на оклад в тысячу триста кормить семью, а? Междупрочим, я – доктор наук, ясно? Бери шпатель и начинай. А банки эти Регинаприносит, у нее муж на косметической фабрике работает, вот она для нас упаковкутам и берет. Имей в виду, крем наш очень дорогой, но всем не подходит, толькоопределенным людям. Даже не думай украсть хоть малую толику. Он не для обычногопользования.

– А для чего?

– Лечебный, продаем косметологам. Действуй, да соскреби состен банки все, усекла?

Я старательно принялась раскладывать бело-желтую, пахнущуюлекарством массу по баночкам. Кое-что прояснилось. Орест Львович делает крем,значит, жена Рыкова Сабина покупает его тут. Интересно, так ли он хорош, какговорят?

Улучив момент, когда начальство на секунду отлучилось, ябыстро намазала шею. Маслянистая субстанция мигом впиталась в кожу, и черезпару минут я почувствовала легкое жжение и пощипывание. Надеюсь, что не получуаллергической реакции.

Без десяти семь Орест велел мне:

– Отнесешь мой портфель в машину и ступай к АннеКонстантиновне.

– Говорить-то чего? – поинтересовалась я, сгибаясь подтяжестью кейса.