бумагу не завернешь. Думаешь, при создании Оморона никто не бунтовал, не было жертв?

– Если бы Сарга сделал это с Фэлри, ты бы так не говорил!

– Наверное, – неожиданно легко согласился Тайрон, – и все-таки это круто.

– Что круто?! – окончательно разозлился Питер, уязвленный странным спокойствием сега.

– Десятки, сотни лет идти к своей цели, в полном одиночестве, не сдаваясь и не отступая, – лицо Тайрона вдруг словно вспыхнуло темным внутренним огнем, – ты бы так смог, цветочек? Я вот нет.

Питер не успел ничего ответить – Тайрон притормозил платформу и направил ее на свободное место в цепочке, растянувшейся по периметру зала. Справа и слева было много людей, шушуканье и смех усиливались. Питер смотрел прямо перед собой, стиснув зубы, но краем глаза то и дело замечал то вспыхнувшую золотом вышивку на чьем-то одеянии, то замысловатое украшение в волосах. Обрывки разговоров – беспечной, веселой болтовни людей, которые собрались здесь весело провести время – заползали ему в уши и отравляли кровь.

Как они могут – ведь эти несчастные такие же люди, как они сами? А если бы там, в коконе силового поля, оказался их ребенок или возлюбленный? Они бы тоже пришли поглазеть, что сотворила из него безумная фантазия помешавшегося на своей цели эр-лана?

– Ага, вот они! – удовлетворенно заметил Тайрон. – Теперь смотри в оба, цветочек!

Питер чуть не сорвался – до такой степени ему вдруг стал ненавистен и Тайрон, и вся ситуация, в которой ему волей-неволей приходилось участвовать. Теперь-то уж ясно, что сег равнодушен к Фэлри – иначе вряд ли смог бы вот так спокойно строить планы и ждать его появления.

Но почему-то осознание этого не принесло Питеру облегчения.

Какое теперь имеет значение, кто к кому неравнодушен? Фэлри уже не вернуть…

Тем временем цепочка фигур, окруженных уже знакомым золотистым сиянием, все ползла и ползла мимо Питера, а тот из какого-то детского упрямства смотрел на носки своих сапог, твердо решив, что поднимет голову не раньше, чем Тайрон ему об этом напомнит. Тем более, в отличие от публики, восхищенно цокавшей языками, Питеру было неприятно смотреть на искаженные человеческие подобия. Как-нибудь он обойдется без повторения этого опыта, все затеял Тайрон, вот пусть он и разбирается…

– Однако стоп, – в голосе сега вибрировали недоумение и тревога, – куда он делся?

Питер невольно поднял голову. Парад уродцев продолжался, а Тайрон хмурился все больше – и вдруг вывел платформу из ряда на середину зала. Питер вздохнул с облегчением, когда стена людей сомкнулась, отделяя их от цепочки окутанных золотой дымкой тел.

Тайрон же достал из внутреннего кармана куртки «косточку» – крохотное допотопное устройство связи. В Омороне такими давно не пользовались, а в Трущобах они, видимо, были еще в ходу. Вставив приборчик в ухо, сег нажал на него пару раз и произнес без всяких «здрасьте» и прочих церемоний:

– Я не понял, где он?

Питер невольно шагнул ближе и прислушался – звукоизоляция в «косточках» никуда не годилась.

– Прости, приятель, – в жестком голосе Сарги и впрямь ощущалось раскаяние, – я не смог его поймать, представляешь? Обычно он всегда приплывает на мой зов… но сегодня – нет. Видимо, что-то заподозрил…

Тайрон издал гортанное рычание, рывком вытащил «косточку» из уха и рявкнул:

– Держись! – не уточнив, за что же надо держаться.

Поэтому когда платформа резко провалилась, точно сорвавшийся с троса лифт, Питеру ничего не оставалось, кроме как вцепиться в плотный рукав Тайрона и молить Всемогущего о чуде.

22

– Полегче! Мы же убьемся!

Платформа неслась вниз все быстрее, в вихре красного и белого мелькали бесчисленные ниши и балконы. У тоннеля Тайрон выполнил лихой разворот, огибая всполошившихся, в ужасе вскрикивающих людей.

– Не убьемся, цветочек! – заверил он Питера – тот держался за его плечо мертвой хваткой. – Как-никак ты с одним из лучших рейсеров Оморона!

Питер хотел прикончить этого самодовольного болвана, да боялся разжать пальцы. Наконец платформа скользнула в зев тоннеля и, резко снизив скорость, поплыла по переходу к другой башне, а Питер наконец-то смог отцепиться от сега и перевести дух.

– Почему вдруг затормозили? – спросил он, пытаясь незаметно отдышаться.

– В переходах скорость контролирует система силовых полей. Все движутся медленно, даже если опаздывают на собственные похороны.

– Видимо, именно туда мы и торопимся? – съязвил Питер.

– Почти, – ответил Тайрон без привычной усмешки. Казалось, он думает о чем-то своем – густые темные брови сошлись на переносице, на огромных скулах заходили желваки.

Они молчали, пока редкая цепочка ажурных светильников уводила их все дальше и дальше от башни Сарги… и от Фэлри.

Питер тяжело вздохнул. Гнев улетучился, и снова на плечи навалилась огромная тяжесть. Необъяснимая усталость и мука пульсировали в жилах, как яд.

– Послушай, Тай… что бы ты ни задумал – не нужно. Понимаешь? Я до смерти тебе благодарен за помощь, но просто оставь все, как есть. Нашей с Фэлри связи больше не существует. Все кончено. Мы стали слишком разными… причем в прямом смысле.

Он даже не заметил, что назвал Тайрона, как порой называла его Инза; огромный сег вздрогнул и весь подобрался, вглядываясь в его лицо. Раскосые глаза непонятно блеснули в полумраке.

– Значит, все-таки сдаешься, цветочек, так?

– Отступить, когда надежды нет – не значит сдаться.

– Очень удобная формулировка.

Платформа плавно затормозила и начала опускаться в открывшийся у них под ногами люк.

– Прошу, давай вернемся в Оморон, – произнес Питер как можно тверже, – ну или я вернусь один, оставайся, тебе вроде здесь понравилось…

– Хорошо, как скажешь, – с внезапной легкостью согласился Тайрон.

Платформа скользила сквозь уровни башни для флаеров под тихий, словно бы призрачный шелест чужих разговоров и медный перезвон колокольцев где-то в вышине. Золотистый свет мягко пульсировал за решетками светильников, тонкий запах благовоний убаюкивал, успокаивал.

Питер внезапно почувствовал облегчение – может, оттого, что он впервые произнес вслух то, о чем думал в последние дни. По какой бы причине ни ушел Фэлри, его уже не вернуть, их дороги разошлись слишком далеко, кричи, не кричи – не дозовешься…

Он машинально опустил ладонь на основание шеи, коснулся бороздок, прочертивших плечи.

Одному Всемогущему известно, зачем Фэлри превратил себя в чудовище, да это и не важно. Главное, что он жив и с ним все в порядке – ну, в относительном порядке. А значит, можно просто вернуться в Оморон и… и что?

Придется просто начать с чистого листа, ничего не поделаешь, не накладывать же на себя руки. Последняя воля отца выполнена, Фэлри он нашел, ну а что не смог вернуть