внял, но писать или выстукивать свои рассказы на машинке не переставал. Работал он, за роковым неимением стола, то на подоконнике, то на положенной на колени доске, то на гостиничных тумбочках, а письменный стол появился у него только в последний год, когда переехал на новую квартиру. Писал Василий Макарович в простых ученических тетрадях, которые таскал с собой повсюду. Иван Рыжов вспоминал, как жил с Шукшиным в одной гостинице и тот, привезя с собой неподъемный чемодан, набитый теми самыми тетрадями, каждый раз вставал в четыре утра, чтобы до съемок поработать над прозой.

Поэтому я ждала воспоминаний о том, как родился у Василия Макаровича тот или иной рассказ, что интересно не меньше историй любви.

— Нет, Вася у нас никогда не писал, — говорит Лариса Ивановна.

— А что делал?

— Пил.

Вася и вправду здорово пил и быстро пьянел — из-за язвы. Однажды в пьяном виде даже потерял все документы на республиканскую премию, которую получил за фильм «Ваш сын и брат»: после официального банкета еще мотался по каким-то гостям… Побывал, наверное, и у Самыкиных в тот, последний раз, о чем дальше. Но почему у них, в таком-то уголке, где пиши — не хочу, и не притрагивался к ручке? Хотя я уже догадываюсь, почему.

«Простим себе…»

В душевных терзаниях Шукшина, его отчаянном и часто обреченном противостоянии таится разгадка одной тайны. Почему его любили красивые и талантливые женщины — от первой девчонки на деревне до известной поэтессы? Потому что женщины любят мужчин, способных бросить вызов и не боящихся страдать, в каких бы кирзачах они ни ходили.

«Наташа, Шукшин с Лидой приехали, пойдем познакомлю», — сказала как-то Лариса Ивановна, принеся моей маме сшитое платье — она работала портнихой. За столом в доме Самыкиных сидели Василий Макарович и Лидия Федосеева, на которой он еще не был женат. Шукшин попытался шутить, но чувствовалось, что он растерян. В то время Василий Макарович переживал тяжелый период, мечась между Викторией, дочерью знаменитого писателя и главного редактора «Огонька» Анатолия Софронова, родившей ему дочь Катю, и новой любовью. Несколько раз уходил в запои, чтобы только не делать сложного выбора.

С ним было трудно жить: он любил многих женщин и всех жалел, говоря приятелям, что грех — пожелать другому того, чего себе не хочешь, а «измены простим себе». При этом бурные отношения со слабым полом не должны были мешать его делу. А собственное призвание Шукшин сразу интуитивно поставил во главу угла, и оно, в конце концов, разрушило его отношения с оставшейся в Сростках возлюбленной, обаятельной девочкой из зажиточной семьи Марией Шумской, красой всей округи. Уезжая в столицу, Шукшин не знал, что это навсегда. Привезти ее было некуда, не в студенческое же общежитие, да и денег у него не водилось — ходил по вгиковским коридорам худой от недоедания, с лицом землистого цвета. Он говорил потом, что если бы привез Марию, то никогда бы не закончил учебы, но, видно, страдал из-за этого расставания, потому что однажды, во время поездки по родным местам, обронил другу: «Это женщина, которую я обманул, а она была мне верным человеком».

Он тянулся к тем женщинам, с которыми мог существовать на одной волне. Если выяснялось, что человек — не его, отдалялся, как в случае с актрисой Лидией Александровой, которая сыграла в картине «Живет такой парень» роль библиотекаря. Сохранилась фотография, на которой Александрова с Андреем Тарковским танцуют твист, а за столом сидит Шукшин и грустно на них смотрит. С Лидией он расстался во время съемок картины: собрал вещи и ушел, неделю жил у друга, писателя Василия Белова, в общежитии, скрываясь от съемочной группы. Дальше случилась история настолько анекдотичная, настолько в духе шукшинского кино, что ее невозможно не привести. Вместе с приятелем Василий Макарович весь день доставал для себя больничный, чтобы оправдать свое отсутствие на съемочной площадке, потом на радостях отправились в ресторан, где немного выпили. Поддатых мужиков задержал милицейский патруль, пришлось провести несколько часов в отделении, а когда Шукшин вышел и развернул документы, прочитал на врачебной справке поверх диагноза «стенокардия» размашистую резолюцию милицейского начальника: «Задержан в нетрезвом виде». Пришлось добывать бюллетень заново, но Шукшин все-таки получил за прогулы выговор. А к Александровой он не вернулся, сказав другу: «Знаешь, я понимал, что она мне чужой человек. Я ведь пробовал ее снимать, но она не чувствует, что мне надо».

Чувствовала Лидия Федосеева, и не только, чтоˊ Шукшину необходимо в кино, но и в жизни. А в жизни ему, наверное, требовалась крепкая женская рука. Возможно, остальные дамы, подпадая под обаяние Шукшина, все-таки не хотели связываться окончательно с человеком, постоянно уходящим в свою профессию как в омут с головой, взрывным, увлекающимся женским полом да еще пьющим. А Федосеева взвалила на себя этот воз, и ради нее Шукшин в конце концов оставил Викторию Софронову.

…Однажды, как рассказывает Лариса Самыкина, они с Иваном приехали в гости к Шукшиным. Василий Макарович хватил лишнего и попытался достать спрятанные на гардеробе деньги, пьяно куражась: «Поедем к девкам!» Лариса Ивановна утешала Лидию Николаевну: «Ведь сколько тебе терпения нужно!»… Может, та отпустила мужа, он и так часто пропадал из дому, и поселялся на недельку у кого-нибудь из друзей, с кем можно было поговорить о высоком или просто выпить. Но, скорее всего, Лидия Николаевна пресекла ту попытку Шукшина загулять, как делала это не раз. Она рассказывала, как однажды, увидев своего Васю в автобусе с кем-то из собутыльников, бросилась с коляской, где лежала грудная дочка, наперерез отъезжавшему автобусу, остановила его и увела мужа домой. В другой раз обнаружила супруга «отдыхающим» на газоне возле дома, подняла и потащила — беременная! — в квартиру. «Думала, рожу», — говорила потом… И при этом семья была для него, человека с традиционной, крестьянской закваской, ценностью необсуждаемой. Василий Макарович обожал своих дочек, они были тем якорем, который удерживал его после ссор с женой.

«Когда я впервые пришел к Шукшину домой, — вспоминал его друг, — он открыл дверь, и моему взору предстала такая картина: за ногу его держит маленькая беленькая девочка, а с другой стороны прижимается — голова только до ремня ему достает — другая. Вася говорит мне, улыбаясь: „Видишь, настрогал, попробуй теперь заняться добрым делом. Нет, если женишься, Москву не покоришь“». Хотя Шукшин и называл свою семейную жизнь «чесоткой», но глубинное его отношение к жене было все-таки трепетным, чего стоят хотя бы его слова, сказанные ей не раз: «Умру, год продержись — и выходи замуж».

Помните,