из Кембриджа в Бостон, в семью брата. Джеймс, хирург по профессии, жил в одноквартирном доме в престижном районе Бэк-Бэй, но, несмотря на внушительный размер дома и приличный доход, он заявил Белинде, что долго она с ним оставаться не может. Ей нужен мужчина, который позаботился бы о ней, а это задача для мужа, а не для брата.

Замуж Белинда не хотела; мужчинами она совсем не интересовалась. Для всех женщин ее семьи по материнской линии замужество означало смертный приговор: свадьба, беременность, могила. Она не собиралась выбирать этот путь, и тогда брат предложил ей устроиться на работу.

Какое-то время она работала компаньонкой у пожилой леди в Бруклине: читала ей книги, вязала и пила чай вместе с ней. Но через месяц пожилую леди утомили постоянные слезы Белинды по своему отцу и жизни, которую она потеряла. Белинда была отправлена обратно к брату, и тот устроил ее гувернанткой в богатую семью, к родственникам жены. В доме было трое маленьких детей, и Белинда сходила от них с ума; однажды, когда она отвлеклась, старший мальчик убежал из дома и чуть не попал под трамвай.

Поняв, что для работы прислугой она не приспособлена, брат снял ей комнату в пансионе в Лоуэлле и устроил на недавно открывшуюся пуговичную фабрику, через дорогу. В работе Белинда не поспевала за другими женщинами – те были милы с ней, но отличались резким характером; в основном это были иммигрантки из Южной Европы. Они пытались помочь ей, но каждый день она отставала от них все больше, пока однажды не была уволена.

Брат продолжал снимать ей комнату и вел учет арендных платежей, ожидая, что впоследствии она все ему возместит. Белинда ходила на собеседования, но у нее не было ни опыта, ни рекомендаций. Она пыталась устроиться в большой универмаг, но оказалась недостаточно изысканной для мира моды. Она пыталась устроиться в пекарню, но не умела печь, а учить ее отказались. Она пробовалась на должность секретарши или ассистентки в цветочном магазине, но ее никто не брал.

Раз в неделю Белинда приходила в дом брата на ужин. Она не любила Джеймса и понимала, что своими действиями он мстит ей за свое детство, за то, что она выжила его из дома и лишила отца. Но она все равно приходила, стремясь хотя бы ненадолго вырваться из мрачного пансиона, где она делила спальню с двумя женщинами и ванную – с шестью. Ее жизнь была унылой и бесцветной, и эти два часа были для нее наслаждением: она проводила время там, где едят из фарфоровых тарелок и пьют вино из хрустальных бокалов.

Однажды на ужин пришел Генри Чэпел, сокурсник Джеймса по Гарварду, а ныне – вице-президент компании «Чэпел файрармз» в Коннектикуте. Как и Джеймсу, ему было тридцать шесть лет. Его отец почти отошел от дел, и компанией руководил он сам, часто наведываясь в Бостон по делам. В конце ужина он пригласил Белинду сходить на концерт, но она отказалась. Она понимала, что происходит: брат решил устроить ее личную жизнь. Она не могла объяснить себе, зачем она, тридцатилетняя женщина, прозябающая в бедности, могла понадобиться такому преуспевающему человеку. Унылая жизнь в пансионе оставила отпечаток и на ней самой: проходя мимо большого зеркала в доме брата, она даже не отваживалась в него взглянуть.

В тот же вечер, после того как она отказала мистеру Чэпелу, брат заявил, что платит за пансион последние два месяца.

– А потом что?

– А потом ты начнешь заботиться о себе сама.

Белинда не понимала, что это значит. Сама – это как? Если она не сможет найти работу и оплачивать аренду, ей что, придется жить на улице? Она спросила, может ли она поступить в женский колледж и выучиться на учителя биологии, но брат отказался за это платить, сказав, что ему еще детей на ноги поднимать, а она к тому же старовата для колледжа.

Через какое-то время она согласилась встретиться с Генри Чэпелом. Если брат увидит, что она старается, то, быть может, он согласится платить за пансион и дальше. Генри Чэпел был скучным, немногословным человеком, но с ним она хотя бы куда-то выходила – на концерты и в рестораны. На третьем свидании он сообщил ей, что его всю жизнь интересовала только работа, но родители заставляют его жениться и ждут наследника, который смог бы продолжить семейное дело. Она лишь потом поняла, что таким завуалированным способом он делал ей предложение: ему требовалась жена, а долго искать ее он не хотел. Белинда же вполне подходила на эту роль: сестра его друга, женщина из респектабельной семьи. О ее прошлом он ничего не знал – и ничего не спрашивал.

Прошло несколько недель, и брат сказал, что не изменил своего решения и прекращает оплачивать пансион. Белинда удивлялась: неужели он и правда позволит ей жить на улице? Она сомневалась в этом, но до конца не была уверена. Он казался достаточно жестоким, чтобы допустить такое, и все же она с трудом себе это представляла. В худшем случае, если он действительно оставит ее без гроша в кармане, ей суждено умереть с голоду или замерзнуть насмерть где-нибудь под мостом. Будет ли это хуже, чем брак с Генри Чэпелом и смерть в родах? Она решила, что да, будет хуже.

И они поженились.

Когда мы были маленькие, мама часто рассказывала нам эту историю. Мы знали, что первые несколько лет своей жизни она кричала и что выходить замуж за отца не хотела. Но ее рассказ, как это бывает в сказках, всегда заканчивался свадьбой, а что было после нее, она никогда не упоминала. Обычно детям трудно представить, что их мать жила своей жизнью до их появления, но для нас с сестрами все было наоборот. Мамина история всегда заканчивалась свадьбой. А мы были ее эпилогом.

2

Первые четыре года своей жизни Белинда кричала, потом перестала, и ее криков никто не слышал до тех пор, пока она не вышла замуж за отца и не переехала в его дом.

Из-за того, каким образом она появилась на свет, Белинда всю жизнь чувствовала связь с призраками: она пришла в этот мир с уходом ее матери, и на этом пути их души переплелись. Но до переезда в «свадебный торт» самих призраков она никогда не видела. Теперь же Белинде каждую ночь являлись населяющие его духи – духи дома, купленного на кровавые деньги.

Но после смерти Эстер, Белинда, как ни странно, замолчала. При ней постоянно была сиделка, которая держала ее на успокоительных, и Белинда вела себя так, будто испила воды из Леты и больше ничего не помнила. Она не покидала своих комнат – спальни и гостиной. Сиделка давала ей лекарства и приносила с кухни еду на подносе.

В те дни Белинда еще больше, чем когда-либо, отдалилась от семьи. Она всегда находилась где-то на задворках нашей жизни, но теперь ее место в столовой всегда пустовало, а ночью стояла непривычная тишина – нас не будили крики, никто не завывал при виде процессии призраков: ковбоев и индейцев, женщин-первопроходцев, солдат и сбежавших рабов.

Я и не знала, что лекарства способны так на нее повлиять: словно кто-то расчистил населенные призраками коридоры ее помутненного разума, зажег свет, смахнул паутину и приоткрыл дверь, чтобы впустить немного свежего воздуха.

Препараты творили свою магию, но через несколько недель сиделка сказала, что Белинде нужно постепенно отказываться от них, иначе сформируется зависимость. Отец и без того был вынужден постоянно следить за женой, как бы он ни объяснял себе ее состояние – одержимость духами или душевная болезнь. И он не хотел, чтобы в довершение ко всему она стала наркоманкой, хоть его и пугала мысль о том, как она начнет вести себя без лекарств. Я представила себе, как она, обезумев, бегает по дому, хотя на самом деле она никогда так себя не вела: все ее приступы обычно сводились к крикам из спальни. Но из-за смерти Эстер ее рассудок мог помутиться окончательно, и мы очень этого боялись. Поэтому, когда отец решил отправить ее в частную психиатрическую клинику «Ферн-холлоу» и договорился об этом с доктором Грином, никто из нас не стал возражать. Мы надеялись, что там ей помогут отказаться от успокоительных препаратов и дадут