– Ему удалось повеситься в душевой, – пояснил Крис. – Он выдрал кабель из телевизора и обмотал его вокруг пояса.

– Способ всегда найдется, – вздохнул Уилсон, – было бы желание. Мы вот что задумали. Мы попросили наших адвокатов встретиться с нами в Лондоне, чтобы искусственно создать конфликт интересов с твоими сестрами. Если мы попросим контору Брэггса возбудить дело против Меган и Эбигейл по обвинению в сговоре с доктором Бобом с целью запереть твоего отца в Медоумиде, тогда Брэггс не сможет представлять твоих сестер в деле о самоубийстве Уокера, так как я выставил Уокера другом, который помогал твоему отцу сбежать из лечебницы. Когда возникает конфликт интересов у двух сторон тяжбы, то та сторона, которая первой наняла адвокатов, вправе воспрепятствовать тому, чтобы та же адвокатская контора представляла противную сторону в другом деле.

– А что, если Меган и Эбби уже с ними договорились? – встревожилась Флоренс.

– Не договорились. И уже не смогут договориться. Я направил Брэггсу предварительный запрос.

– Хорошо, если ты уже об этом позаботился, то какой нам смысл лететь в Лондон?

– Остаются кое-какие документы, – объяснил Уилсон, – которые хранятся в Лондоне: завещание, касающееся всего его имущества, помимо «Траста», которое можно изменить в твою пользу. «Траст» зарегистрирован в штате Делавэр, но в силу исторических причин Данбар составил свое личное завещание здесь.

– Мне не нужно его имущество. Я просто хочу, чтобы он поправился, – нахмурилась Флоренс. – Во всяком случае, вряд ли адвокаты смогут что-то изменить, когда он находится в таком состоянии.

– Вот именно! – обрадовался Уилсон. – Это же ситуация, когда все в выигрыше! Если мы получим то, что, как они думают, нам так хочется получить, нам это пойдет только на пользу. Мы сможем изменить завещание и оформить на тебя доверенность, но если контора Брэггса откажется нам ее выдать, мы будем настаивать на оформлении бумаги, по которой Данбар объявляется невменяемым. И мы используем эту бумагу для оспаривания его дееспособности, во-первых, при отказе от своих полномочий, а если выяснится, что он был вменяем и дееспособен, то мы спросим, зачем его поместили в психиатрическую клинику. Иными словами, я подниму шум и тем самым выиграю время, чтобы он окончательно пришел в себя. У меня есть союзники в совете, которые будут настаивать, чтобы и я пришел на общее собрание с этим документом.

– То есть на самом деле нам и не нужно того, чего мы просим?

– В том-то и прелесть этой партии – мы выигрываем при любом исходе игры.

– На полчаса? – уточнила Флоренс.

– Больше не потребуется. Все документы подготовлены, и к нам прибудет вся команда: старший партнер, свидетели и очень толковый американский адвокат, который поможет избежать подводных камней международного права: британская доверенность недействительна в Штатах, поэтому он подготовил ее американский вариант. После этого Генри может спать хоть десять часов кряду и проснуться в Нью-Йорке, где будет все еще вечер вторника. Так что перед заседанием у него останется целых две ночи для сна.

– Ладно, так и сделаем, – согласилась Флоренс.

– Мне сказать пилоту, что мы готовы к взлету? – спросил Крис.

– Давай! – кивнула Флоренс. – А я посижу с отцом во время полета – на тот случай, если он проснется.

Она вошла в спальню Данбара. Врач стоял у кровати, скрестив на груди руки.

– Привет! – обратился он к ней вполголоса. – Он уснул. Прием горячей пищи его утомил, что неудивительно: он же провел долгие часы без сна. Полагаю, вы хотите побыть с ним?

– Да, – ответила Флоренс. – Кстати, вы можете выбрать кресло в салоне – мы скоро вылетаем.

Она прилегла на кровать рядом с отцом, приготовившись его успокаивать, если при взлете он проснется от рева двигателей. Лайнер пробежал по взлетной полосе и резко набрал высоту над Манчестером. Когда он лег на курс, Флоренс села, поджав ноги, прижавшись копчиком к мягкой подушке и привалившись затылком к серому кожаному изголовью. Она взглянула на лицо отца и вдруг поняла, что никогда еще не смотрела на него сверху. В ее представлении он всегда возвышался над всеми. Однажды, когда он болел, она прилетела проведать его в Лос-Анджелес и там почти сразу, почти инстинктивно, присела на стул рядом с его высокой кроватью, как бы восстанавливая естественный порядок вещей – глядя снизу вверх на него, утопающего в подушках. Ей запомнилось, как – тогда ей было четыре или пять, – на веранде в доме на озере он засыпал, вытянувшись на софе, с раскрытой книгой на груди, а она тихо подкрадывалась и нежно поглаживала его по щеке, пока мать шепотом не приказывала ей уйти и не мешать папе спать. А теперь его спутанные седые волосы были длиннее обычного, а всегда чисто выбритый подбородок покрывала трехдневная щетина. Он сильно исхудал и выглядел дряхлым стариком: морщины на лбу и вокруг глаз, обвислые щеки исчерчены глубокими бороздами. Ей почти не удалось поговорить с ним после того, как несколько часов назад она вывела его со склона голой горы. Оказавшись в вертолете, отец отказался надеть наушники с микрофоном – он даже отпрянул от них, обхватив голову, точно ему предложили поместить ее в тиски или в иной пыточный инструмент. Она решила лететь на вертолете прямо в манчестерский аэропорт, отправив туда Марка и Уилсона с багажом на машине. Хотя на протяжении всего полета он что-то бубнил себе под нос, Флоренс не разобрала ни слова, а он не мог слышать ее переговоров с Крисом и пилотом, чему она была даже рада, потому что она просила приземлиться позади ее самолета, чтобы отец не смог заметить «Глобал-один» вдалеке. Ее самолет стоял в самом дальнем конце перрона, но огромный «боинг» Данбара был заметен из любой точки, только если его не загораживал какой-то другой самолет. «Глобал-один» всегда был любимой игрушкой отца. Для него он был вторым домом, домом без точного адреса, декорированным по его вкусу, и в его изумительной библиотеке, отделанной деревянными панелями, с бледно-золотым персидским ковром на полу, красовались натюрморты Шардена и Уильяма Николсона[34] между книжных полок. А в детстве больше всего ее изумляла турецкая баня, где она любила разглядывать оранжевые, зеленые и черные кафельные узоры на стенах и лавки, вечно тонувшие в клубах пара, не забывая, что самолет в этот момент летит на высоте десяти километров над ледниками Гренландии или над пустыней Нью-Мексико. Флоренс решила, что при виде своего старого самолета и не имея возможности попасть на его борт, отец переживет приступ отчаяния и страданий, но когда его благополучно разместили в ее арендованном «гольфстриме», она даже удивилась: ну и какая разница! Возможно, она просто старалась уберечь его от новых переживаний, которых он и так уже натерпелся сверх всякой меры. Похоже, он был невероятно ошеломлен, просто оказавшись в салоне самолета. Он без конца спрашивал, удалось ли им найти Саймона и добрался ли Питер до Лондона. Она еще не знала, что Питера уже нет в живых, но и не говорила, что он в Медоумиде, потому что отец рвался с ним встретиться. А когда она поинтересовалась, кто такой Саймон, старик только и смог сказать, что это религиозный человек, спасший ему жизнь, и они должны убедиться, что с ним все в порядке, и «включить его в зарплатную ведомость». Казалось, он принимал Флоренс за благодетельницу, нашедшую его на горе, где он заблудился, а если и понимал, какие их связывают родственные узы, то попросту забывал, что это такое.