день обнаруживаю, что в сарайчике чуть ли не дюжина великов. Как только что-то пропадает из магазинов: обувь, шерсть, сукно, электропроводка, зеленое мыло, запчасти для мотоциклов, жир, макароны, радиоприемники и всякое другое — Рудис тут как тут. Если хорошо постараться, раздобыть можно все, что угодно, говорит Рудис и добавляет, что он в меру своих сил латает прорехи советской торговой системы. А я вот свою работу послал подальше. Поначалу еще ходил, но, когда бригадир начал цепляться по мелочам и ругать за перегар, которым якобы от меня несло, пришлось откланяться. Зачем мне, успешному рантье, пачкать руки красками и жилы рвать в социалистическом соревновании.

Мой школьный друг шустрит не только в области коммерции, но и в общественной жизни. Приемы с изысканно накрытым столом и участием прекрасного пола у нас теперь чуть ли не каждый третий день. Чего-чего, а уж умения убалтывать красивых девчонок Рудису не занимать. Если бы не он, я бы никогда не узнал Гермину. Порой, когда немного трезвею, сердце покалывают щемящие воспоминания о Суламифи, но я справляюсь и слезы больше не лью. Она уехала в январе, а первое письмо прислала только в конце марта. Правда, с извинением, что так поздно. У нее много новых впечатлений, ах, как в Москве все грандиозно, с огромным коммунистическим размахом — нам еще многому нужно учиться. И еще была ужасно занята, а доктор Всеволод Егорович очень умный и внимательный, в Латвии таких хороших специалистов не сыскать. Медсестры съехались изо всех республик, каждый вечер ходят по городу или смотрят кино на огромном экране и так далее и тому подобное. Похоже, ей там нравится и по дому она не тоскует. С ответом не спешу. Не знаю, что ей написать. Сказать, что безумно жду ее, мог бы месяц назад, а сегодня это уже будет полным враньем. Рассказывать о том, как я тут развлекаюсь, не хочется. Она вряд ли поймет. Да и потом для письма нужно подгадать свободный момент и соответствующее настроение, а мне все недосуг. Пускай немножко подождет.

И хотя в моем доме благодаря Рудису гостит много девушек, далеко не все они приносят с собой ощущение уюта и расслабленности. Как-то, в не самый удачный вечер, промелькнули две коллеги Суламифи. Люция задержалась совсем ненадолго, Тамара на пару часов подольше. Люция, узнав меня, вначале держалась натянуто, а потом стала вести себя вызывающе. С нажимом в голосе, так, чтобы все слышали, она спрашивает, как дела у Суламифи и знает ли моя возлюбленная, как я провожу время. Свинство, конечно, да и тон, такой язвительный, что после ее вопроса мое хорошее настроение как корова языком слизала. Ну, что ты, деточка, знаешь о наших с Суламифью отношениях? И какое тебе дело до того, как я живу?

— Тебе что-то не нравится? — я спрашиваю. Она недовольно вскакивает, всем видом показывая, что собирается уйти. «Ты не идешь?» — она задерживается возле Тамары. «Нет, я еще побуду. Извини,» — когда подруга скрывается за дверью, Тамара переводит взгляд на меня. Очень симпатичная брюнетка, кажется, что должна быть довольно темпераментной, но Тамара сидит съежившись, тихо, как остановившиеся часы, и ни у кого из парней не возникает ни малейшего желания заговорить с ней или как-то иначе высказать свое внимание. У меня тоже. То, что Тамара знакома с Суламифью, а, может, даже и подруга, мешает не только смотреть в ее сторону, но и вообще чувствовать себя раскованно. Слава Богу, и она долго не задерживается — еще рано, немного за десять, когда Тамара прощается с нашей гоп-компанией.

— Матис, не пей столько, — остановившись на пороге, говорит мне она, — ты же не такой.

Да, да… конечно. Удачи! И тебе тоже. Мое беззаботное настроение упало уже после стычки с Люцией, но слова Тамары роняют его ниже плинтуса. Не помогает и сочувственный шепоток Рудиса — ему со стороны показалось, что Тамара смотрела на меня с симпатией. Меня это никак не вдохновляет, а, наоборот, лишь усиливает чувство неловкости. Впрочем, не проходит и часа, как все становится на свои места.

В сопровождении веселой компании появляется Гермина и, как ловкий стрелочник, резко переводит мои мысли на другие рельсы.

Гермина уже давно маячила в поле моего зрения. Правда, мы не были знакомы, я заприметил ее еще несколько лет назад, когда она грациозно, мелкими шажочками шла по нашей улице. Такая красотка и живет прямо здесь, в Эбельмуйже? А почему бы и нет? Когда потом доводилось встречать ее на улице, особенно летом, не мог сдержать вздох — казалось, волна ее женственности накрывает меня с головой. Глядя на ее виолончельные формы: плавно колышущуюся грудь, стройную талию, аппетитные бедра — тут же ловил себя на мысли: как было бы, если бы… Но потом я встретил Суламифь, и, благодаря ей, о Гермине как-то забылось, да и на улице, по какому-то странному совпадению, мы больше не встречались. И вдруг негаданно-нежданно наступает день, точнее, ночь, когда Гермина рядышком, на расстоянии вытянутой руки. И в этом самом доме — здесь, где шум лесов сосновых, мне и счастье и покой[42], — лишь в двенадцати ступеньках от моей спальни. И почему это так бывает — мечты сбываются лишь тогда, когда о них напрочь забываешь?

Мешкать нельзя, поскольку замечаю, что и у парней глаза горят и руки подрагивают. Раньше, на улице, робел заговорить с Герминой, но теперь другое дело. Во-первых, стыдливость еще в семь вечера как рукой сняло; а во-вторых, на своей территории у меня право первой руки. По крайней мере, так должно быть. Спасибо Рудису, он мне подыгрывает.

— Гермина, познакомься, это Матис, хозяин этого гостеприимного дома.

— Ах так? Очень приятно. Мне кажется, я вас уже где-то видела.

— Да, и я вас тоже. Очень рад наконец видеть вас здесь, у меня.

— В самом деле?!

Усаживаю ее рядом и предлагаю вино и ликер. Она выбирает ликер. Предлагаю выпить на брудершафт и перейти на «ты». Гермина смеется и соглашается, не ломаясь. Она обольстительно улыбается, когда я обнимаю ее за талию. Позднее, когда мы танцуем, мои пальцы скользят ниже… еще ниже…

— А ты шалопай.

— Разве?!

— Трудно не заметить, ха-ха-ха! Так этот дом принадлежит тебе?

— Так получается.

— Иты живешь в нем один?

— Если не считать, что сдаю Рудису комнату, то один.

— А сам где обитаешь?

— Наверху. Хочешь, покажу?

— Пожалуй…

— Тогда пошли, — взяв ее руку, веду вверх по лестнице.

Гермину утомить непросто. Она успокаивается только