Егор, мигом забыв об усталости, резко подскочил с травы.

– Интересно же, – сказала Аня, – кто получится в итоге, правда?

– И жили они долго и счастливо, – фыркнул Виктор. – Что же это была за песня, которую вы ему поставили?

– Она звучала на их свадьбе.

Марго собрала саквояж, оставив после себя лишь кота и бутылку на столе. Уходя, она задержалась в дверях и спросила:

– Здесь не очень многолюдно, правда?

– Как видите, – пожал плечами бармен.

– Но ты до сих пор не обанкротился?

– В каком это смысле?

– Ну, тебе ведь надо на что-то жить… – Марго осеклась.

Если он никогда не покидал подвала, не видел дождя и, вероятно, даже не знает, как выглядит вывеска его бара… Да и Марго до сих пор не заплатила ни за кофе, ни за нетронутое вино.

– Завтра опять придете? – недовольно уточнил Виктор.

Марго кивнула. Кот протяжно мяукнул на прощание и занял ее место в углу.

Снаружи и впрямь зарядил унылый серый дождь, улицы опустели, и только на перекрестке Марго заметила женщину без зонта в совершенно сухом пальто. На мгновение почудилось, что везде, куда ни взгляни, – колдовство. Замешано в бетон, пронизывает стекла, спит под брусчаткой.

Руку саднило, Марго растерла ее и, поудобнее перехватив саквояж, заспешила домой, стараясь не смотреть по сторонам.

Утром Виктор выглядел мрачнее обычного.

– Ваш котяра ночью набезобразничал, – пожаловался бармен. – Чуть всю посуду мне не перебил.

Взгляд Марго метнулся к бутылке – но она по-прежнему венчала пустой столик. И на первый взгляд, кажется, даже наполнилась.

Не успела камера встать на треногу, распахнулась дверь, впустив ароматы сладковатого парфюма, сырости и – едва уловимо – собачьей шерсти. Последнему, правда, быстро нашлось объяснение: следом за хозяйкой, встряхиваясь и скребя когтями, просочился лабрадор. Кот мгновенно зашипел со стойки и легко вспрыгнул на полку, уместившись среди бутылок как какая-нибудь античная ваза.

Пес, впрочем, вел себя образцово и только тихо заворчал, почуяв кошачье присутствие.

– Простите, не знала, что у вас тут уже есть животные, – смутилась вошедшая посетительница в насквозь мокром плаще. – Но вы не волнуйтесь, она у меня дрессированная.

Гостья напряженно осматривалась, комкая в руках петлю поводка. Марго чувствовала: это не из-за страха перед незнакомой обстановкой. Напряжение уже вжилось в нее, стало привычным, как все еще неудобная, но уже разношенная обувь. Оно давило, оно дергало за нервы, не давая сна. Сама Марго со дня похорон чувствовала себя точно так же.

– Чего ты боишься? – спросила она, заметив, как музыка вновь сама собой сменила тональность на колыбельную.

– Я не боюсь, – ответила посетительница, крепче сжав поводок. – С чего вы это взяли?

– Трясешься.

Гостья фыркнула, указав на камеру:

– Я не какая-нибудь звезда, чтобы меня снимать. А сейчас и вовсе безработная. Так зачем вы меня позвали?

– И все-таки ты боишься, – повторила Марго. – Пока страх заперт внутри, он не успокоится. Ты можешь его отпустить, а я приму.

Женщина еще колебалась, но лабрадор без команды двинулся вперед, и хозяйка последовала за ним. Между креслом и стеной едва хватило места для пса, но он кое-как втиснулся и смежил веки – музыка действовала и на него тоже.

– Я… – неуверенно начала женщина, так и не снявшая промокший плащ. – Вы правы. Я кое-что сделала. И теперь не знаю точно, чем мне это грозит. Но я не жалею. Пусть никто, кроме меня, об этом не знает, а я все равно – не жалею!

Она выпалила последние два слова одним духом, и почти минуту все в крохотном зале слушали медленный, убаюкивающий мотивчик, льющийся из рупора. Марго казалось, она видела, как пробивается сквозь толщу страха хрупкий росток смелости.

Хрупкий, но неудержимый.

Земля чавкала под ногами. Кроссовки постепенно тяжелели, наполняясь мерзкой, вонючей жижей. Неожиданно болото осветилось выплывшей луной и стало жутким…

Впереди сверкнула вода. Лиля заторопилась, широко шагнула, забыв осторожность, и сразу ушла в тину почти по колено. Чертыхнувшись, она попыталась вытянуть ногу из липкого месива, но погрузилась ещё глубже…

* * *

Высокие офисные шкафы в тёмном кабинете выглядели мрачно. Их стёкла холодно поблёскивали в свете уличных фонарей, пробивающемся через белые пластиковые жалюзи.

– Дорогой, нужно уже как-то решать вопрос. – Лиля потянулась за блузкой.

– С чем, любимая? – Холодов щёлкнул выключателем, поднял воротничок рубашки и надел галстук.

– А вот с ним. – Лиля похлопала ладонью по гладкой поверхности кожаного дивана. – На этом монстре холодно и неуютно.

Холодов уселся за ноутбук и принялся закрывать файлы.

– Считаешь, что пора поменять в кабинете мебель?

Лиля натянула юбку, подошла и, опершись ладонями на полированный стол, приблизила к любовнику лицо.

– Считаю, что пора поменять статус. И перебраться на уютную двуспальную кровать. И не в кабинете, а в спальне.

Арсений приклеил стандартную улыбку, которой пользовался всякий раз, когда разговор заходил в ненужное русло.

– Дорогая, мне тоже не нравятся эти офисные свидания. Но в отель мы не можем, светиться не будем раньше времени. А у тебя просто невозможно. Эта твоя Герда…

Лиля засмеялась.

– Да, она не очень-то тебя полюбила. Уж извини. Ревнует.

– Моя жена меня тоже ревнует, – Холодов кивнул и ткнул пальцем себе пониже спины, – но ещё ни разу не укусила. В отличие от твоей зверской псины.

– Но-но! – Лиля погрозила и вернулась на диван. – Не оскорбляй мою лучшую подругу. Она милая, добрая и умная. Не то что некоторые. Короче, Сеня, ты разводиться собираешься?

Холодов развернул кресло и примирительно протянул Лиле сигарету.

– Во-первых, я сто раз просил тебя не называть меня Сеней. А во-вторых, нечестно трогать сейчас эту тему. Ты же знаешь, что я пока не могу уговорить Анну.

Помедлив, Лиля закурила.

– Неужели она решится рожать после таких результатов скрининга? Безумная.

– И не говори! – Арсений захлопнул ноутбук. – Уперлась. Но ей уже тридцать восемь. Десять лет обследований, анализов. И вот наконец дождалась: беременна. С возрастом вероятность родить ребенка с этим синдромом резко возрастает. Говорят, что риск один к двумстам считается уже очень большим. А у нее, кажется, один к ста. На УЗИ нашли что-то с носовой костью плода.