Ей очень нравился новый кавалер и перспективы, которые передней открывались. Подумаешь, старый и лысый, зато какой богатый! И, главное, немажор какой-нибудь, а человек самостоятельный. На машину наверняка самзаработал, не папка же ему дал! Да еще на какую машину! И пиджачок у него —Виктория, повернув голову, кинула взгляд на пиджачок, пристроенный на вешалку,— вполне приличный. То есть даже о-очень приличный. Ну просто супер, на самомделе! А дружбаны все поймут! Ну, парни-то, может, и не одобрят, особенно Макар,он человек с принципами, но девчонки точно оценят, особенно когда машинуувидят!

— Олежка, ты что, не слышишь?!

— Прошу прощения, я задумался.

— Тебе здесь нравится?

Олег усмехнулся:

— Торжище праздности и любостяжательства.

Виктория округлила глаза, поэт и Пол переглянулись, а Кэтпоперхнулась водкой.

—Я пошутил, — поспешил объясниться Олег Петрович. — На самомделе здесь просто кайфово! — Подумал и прибавил: — Отвал башки!

Теперь вся компания смотрела на него во все глаза.

— А че? — оттопырив губу, спросил Пол с подозрением. Олегзаметил, что ему вообще нравилось оттопыривать губу. И, оттопырив, он скашивална нее глаза и рассматривал. — И вправду кайфово! Только это для молодежи, а выуже старик!

Затевать с ними ссору Олегу никак не хотелось, поэтому онответил, что просто привык к другим местам. Как раз потому, что старик.

— Да тут хоть жить можно, — возразила Кэт вяло, — а в другихместах вообще беспонтово!

Олег посмотрел на Викторию вопросительно. Та пожалаплечиком, лифчик сверкнул, и по нему волной прошли блики.

— Скучно, значит, — перевела она.

— Ну, здесь-то весело, — заключил Олег Петрович. — Мывсе-таки будем ужинать? Я рассчитывал поесть!

Долго махали официанту, призывая его к себе, и в концеконцов призвали. Долго препирались и совещались, кто что будет есть. Олегнаблюдал.

Виктория, которая страшно хотела «мяса, мяса, побольшемяса!», заказала салат из шпината. Кэт попросила еще водки и рыбу под белымсоусом. Зайка заказала рукколу, но только чтобы обязательно без масла. Пол иМакар, не мудрствуя особенно, по отбивной, а Олег Петрович — из принципиальныхсоображений — утку с брусникой и рюмку порто.

Дальше разговор почему-то перешел на поэзию вообще и напоэзию Макара в частности.

Поэзия вообще Макара не вдохновляла, о своей он тожеотзывался чрезвычайно уничижительно.

— Зачем же тогда вы пишете? — удивился не сведущий впсихологии поэтов Олег Петрович.

— А мне в оттяг! — лениво объяснил Макар, а Олег Петровичпопросил продекламировать что-нибудь из образчиков его творчества.

Компания опять переглянулась. Все-таки они никак не моглипонять, всерьез говорит этот мужик или нет, а мужик решил играть до последнего.

Все равно понятно, что из романа с прекрасной барышнейничего не выйдет. Ну, может быть, если он решит, что ему это ничем угрожать небудет — хотя бы более или менее! — сложится у него секс на один вечер. А несложится, так и бог с ним!..

— Да в Инете можно посмотреть, — говорил Макар, ночувствовалось, что говорит он просто так, ломается, вот еще поломается немногои начнет читать.

Олег Петрович настаивал, барышни щебетали, что это гениальнои просто поразительно, и совершенно «в кассу», хотя почему-то никто не хочетпечатать.

В конце концов Макар сдался, прикрыл глаза длиннющимимохнатыми ресницами, ладонь прислонил ко лбу и выдал длиннейшее стихотворение,без рифм и почти без смысла.

Олег Петрович силился не улыбаться, однако финальнойстрочкой стихотворения стала следующая:

— …на рельсы прольется жизнь молодого прозаика!

И тут его понесло.

— Позвольте, — начал он несколько удивленно, и поэт убрал солба руку и посмотрел на собеседника немного потусторонними от поэтическоговдохновения глазами, — позвольте, но это строчка из юношеского стихотворенияВениамина Каверина! Про жизнь молодого прозаика!

Поэт хлопнул длинными ресницами, а Кэт взяла за руку Пола,словно в порыве внезапного ужаса.

— Ну да, — продолжал Олег Петрович, которому вдруг надоелослушать бредни. — Каверин в юности подражал Блоку, а потом пытался от этогоуйти и написал стихотворение, над которым смеялся Тынянов. «…На рельсыпрольется кровь молодого прозаика» как раз и есть последняя строка этогостихотворения.

— Я никому не подражаю, — насупившись, выговорил поэт. — Япишу так, как пишу. Это только мои мысли и ощущения.

— Мысли-то бог с ними! Но ваши ощущения, видимо, совпадают сощущениями Каверина. И слова совпадают!

— Ну и что? Ну и совпадают! — крикнул поэт, пошарил по столуотчаянными глазами, нашарил чью-то недопитую водку, схватил и опрокинул ее всебя. — Это еще ни о чем не говорит!

— То есть в своей поэзии вы пользуетесь классическимиисточниками. Вот у Каверина заимствуете!

— Да ничем я не пользуюсь! И не заимствую! Я передаю то, чтоволнует меня, и то, что волнует всех нас.

— Вас?

— Молодых! — рявкнул на Олега Петровича поэт.

— Вы бы Мариенгофа почитали. Есть у него такая книга,«Стихами чванствую» называется. Хорошая книга.

— Олежка, — Виктория хлопала глазами и переводила взгляд содного на другого, — ну что ты к нему пристал?! Стихи-то зашибись! Отличные стихи.

— Да это вообще никакие не стихи, — сказал Олег Петрович. —И самое печальное, что вы этого не понимаете, молодые люди. А не понимаетепотому, что никогда ничего не читали, ни стихов, ни прозы.

Они все опять переглянулись. У Олега стремительно портилосьнастроение.

— Ну хорошо, — продолжал он неприятным голосом, — а почемупрольется кровь прозаика-то? Ну, допустим, вы просто позаимствовали у Каверинаэту строчку, когда она попалась вам на глаза в книжке, которую перед сномчитала ваша матушка! Допустим. А проза при чем? Вы пишете прозу?

Все молчали. Поэт тоже молчал.

— А Каверин-то как раз писал! — сообщил Олег с каким-тоотчетливым злорадством. — Он чего только не писал! Особенно по молодости. Дажетрагедии в стихах. У вас нет трагедий в стихах, уважаемый Макар, не знаю, каквас по батюшке?

Поэт молчал.

— Есть! — с облегчением сказала Зайка. Ей казалось, чтоздесь экзамен, студент проваливается, а тут как раз профессор задал вопрос,ответ на который был случайно выучен. — У него есть прекрасные трагедии!Например, о черте и студенте.