– «Сплетник». Не расстраивайся, выкручиваемся как можем, –затараторил пиаршик, – надеюсь, сейчас волна уляжется. Ты только попроси своегомента больше не ставить нас в кретинское положение…

В ухо понеслись гудки. Ладно, с этим разберемся чуть позже.

– Скажите, Инга, есть ли, кроме вас, на свете человек,который желал бы Любе смерти?

– Что значит «кроме вас»? – возмутилась женщина. – Междупрочим…

Я схватила ее за плечо.

– Не знаю почему, но я верю вам. Люба ушла на тот свет безвашей помощи.

– Спасибо, – ехидно улыбнулась Инга, – очень тронута стольбыстрой и радикальной переменой в ваших взглядах.

Но мне было не до ее ерничания.

– Только что вы сказали, что считали Любашу своей сестрой.

– Да, это так, – кивнула Инга.

– Неужели не хотите, чтобы убийца был наказан!

– Поймите, – усталым голосом откликнулась Горская, – Любаняникому не причинила зла. Милый, слегка взбалмошный человечек Она и этойоздоровительной системой, сгубившей ее, увлеклась вполне искренне. Люба былабольшим ребенком. Видит яркую игрушку – хватает, не дают – начинает топатьногами и валиться на пол в истерике. Чуть подержит в руках и бросит – надоело,подавай новую. Но в ней абсолютно отсутствовали сволочизм и вредность. Любочкалегко давала в долг, не подличала, не уводила чужих мужей. Никаких постыдныхтайн в ее биографии не существовало. За что ее было убивать?

Я пожала плечами.

– И тем не менее я сердцем чувствую: смерть Боярской неслучайна. Кстати, вот странность: скончалась Вика Виноградова.

– Это кто такая? – изумилась Инга.

– Вы не знаете? Подруга Любы, похоже, близкая.

– Такой не было. Впрочем… Инга на секунду задумалась.

– Да, припоминаю, Вика… Понимаете, я ведь уже говорила, чтоЛюбочка была излишне увлекающейся натурой. В последний год она открыла для себяИнтернет. Лично мне представляется очень глупым сидеть одной, в душной комнатеи общаться незнамо с кем посредством гибрида телевизора с пишущей машинкой. Помне, так лучше в кино сходить или в театр. Но Любаня пребывала в восторге. Всевремя рассказывала о людях с дикими кличками, вываливая на меня совершеннонеинтересную информацию. Некая Дыня поступает в аспирантуру, у Джун заболелхомяк, а Комок подцепил на отдыхе гонорею Вы когда-нибудь слышали что-нибудьболее идиотское? Да, сейчас припоминаю, Вика из этих. Причем, похоже, изболее-менее нормальных, во всяком случае, она обреталась в Интернете под своимименем. Вроде она переводчица! Да, точно, теперь я окончательно вспомнила! Яприходила к Любаше на Восьмое марта, Мария Григорьевна стала в очередной разупрекать дочь, что та занялась бизнесом, да еще таким стыдным, и бросила фразу:

– Вокруг тебя полно замечательных друзей. Вот Вика, твояновая подружка из Интернета, тоже переводчица, а получила приглашение съездитьв Лондон, поработать.

Я заинтересовалась и спросила:

– Вы знаете эту Вику?

– Нет, – ответила Мария Григорьевна, – никогда в глаза ее невидела, но Люба очень часто о ней рассказывала, похоже, Вика приятный человек.

Я молча смотрела в пол. Да, получается, что Вика была впоследнее время более близка Любе, чем Инга. Ведь ей, а не Горской адресовалосьписьмо, в котором Люба писала: «Меня убивают, только не понимаю как».

– У Любочки не было не то что врагов, – бубнила Инга, – даженедоброжелателей. Хотя.., подожди, есть одна особа.., но это просто невозможно!

– Кто? – накинулась я на Ингу. – Говорите скорей.

– Мать Игоря, свекровь Любы, – пояснила Горская. – Она наего похоронах такой скандал устроила. Ткнула пальцем в невестку и как заорет:«Ты его убила, ты!» Стала кидаться на вдову. Еле-еле оттащили.

– Ну, похороны – дело нервное, – протянула я, – возможно,потом жалела, что скандал устроила.

– А вот и нет, – возразила Инга. – Она после всего пару раззвонила Любе, говорила гадости. В середине мая я встретила ее в магазине,подошла, поздоровалась и спросила:

«Вы знаете, что Любочка умерла?»

В глазах пожилой женщины мелькнула радость, и она заявила:

«Так и должно было случиться. Бог все видит и ничего не прощает!Надеюсь, она попала прямиком в ад».

– У вас есть ее координаты?

Инга открыла стол, вытащила записную книжку.

– Пишите. Фаина Семеновна Чижик. Фамилия у нее такаядурацкая. Собственно говоря, Люба ей всегда не нравилась, но открытую формувойна приняла, когда Любаша отказалась менять свою фамилию на Чижик. Ну нехотелось ей, чтобы люди потешались. Фаина Семеновна дико обозлилась, она-тосчитает, что фамилия уникальна. В общем, бред, нормальному человеку в голову непридет конфликтовать по такому поводу.

Я встала.

– Спасибо. Да, еще последний вопрос: среди ваших знакомыхнет ли тетки по имени Анна Петровна?

– Вроде нет, – ответила Инга.

– Если вспомните, позвоните мне, – попросила я и ушла.Добежав до метро, я первым делом купила газету «Сплетник» и стала перелистыватьстраницы. Что же тут вывело Федора из себя? Нужная информация нашлась в конце.В середине полосы красовалось цветное, яркое фото. Женщина с оскаленнымизубами, одетая в белую прозрачную блузку, из-под которой вульгарно просвечиваетчерный лифчик, стоит около кажущегося огромным Олега. Фотограф выбрал немногостранный ракурс. Я выглядела тщедушной, коротконогой и скрюченной Куприн,напротив, смотрелся угрожающе. На его лице застыла мрачная, даже угрюмаягримаса, а мою физиомордию украшала заискивающая улыбочка второгодницы, вочередной раз получившей кол по чтению.

Внизу краснела набранная афишным шрифтом подпись:

"Скандал недели. Майор Олег Куприн заявляет нашемукорреспонденту: «Я арестовывал в свое время Арину Виолову».

В целом картина сильно смахивала на агитплакаты тридцатыхгодов. Рисовали художники в то время этакие настенные украшения с угрожающиминазваниями: «Сотрудник НКВД давит гадину» или «Чекисты ночами не спят, отпредателей нас избавить хотят». Как-то раз мне, мывшей в 80-х полы в одномстоличном НИИ, попался в самом дальнем углу местной библиотеки тоненькийпесенник, выпущенный в 1938 году. Я заинтересовалась и перелистала пожелтевшиестранички. Открывалась книжонка «Гимном НКВД». Были в нем потрясающие строки: