— Всем нам не даст, — вздохнул Тэрон и безропотно пристроился в конец очереди к раздаточному окну.

Но о том, что можно было, как и прежде, воспользоваться помощью Фасулаки и его коллег, чтобы не ждать, они и не заикались, и я с нарочитой беспечностью пожала плечами:

— Я и не жду поблажек. Конмаг придется освоить в совершенстве.

И, если уж начистоту, в этом деле помощи от профессора Кавьяра явно ждать не стоило — не только мне, а всему курсу разом.

Сосредоточиться на лекциях было сложнее, чем хотелось бы. Первым в расписании стоял не к добру помянутый конмаг, и сегодня профессор нудным голосом зачитывал материал из потрепанной тетради. По виду она больше всего напоминала чей-то старый конспект, и меня терзало подозрение, что Зерв Кавьяр попросту воспользовался наработками Бианта, чтобы не сесть в лужу, как на первой своей лекции — там вышло даже чересчур буквально.

К вожделенному душевному равновесию, которое должно было помочь контролировать дар, это не приближало ни меня, ни, кажется, самого профессора. Я механически записывала определения и основные принципы, не в силах вникнуть в смысл. Тэрон тоже изнывал: то застывал, невидяще пялясь в пространство за спиной профессора, то грыз кончик пера; к концу занятия оно выглядело до того плачевно, что полуэльф со вздохом полез за запасным. Я не сомневалась, что и его постигнет печальная судьба.

Сконцентрироваться на конмаге сумела только Хемайон. К концу лекции записей в ее тетради было заметно больше, чем в моей, и я очень надеялась, что подруга не станет возражать, если я попрошу ее конспекты: со следующей недели начинались практические занятия, и к ним явно требовалось хоть как-то подготовиться. В противном случае я рисковала знатно выспаться на медитациях.

Не то чтобы эта мысль вызывала такое уж отторжение, но я все-таки рассчитывала вернуть себе уверенность в собственном даре. Если для этого требовалось найти какой-то скрытый смысл в медитациях, я была готова приложить усилия. Наверное.

На деле мысли упрямо возвращались к вырванной из книги странице — и Тэрону. То, что он сидел под боком и нервно покусывал кончик второго по счету пера, ничуть не помогало.

Неудивительно, что я с трудом дождалась окончания занятий и немедленно отправила полуэльфа в библиотеку, а сама подхватила Хемайон и утащила в сторону столовой. Пикник — так пикник, главное — на книгу не накрошить!

Увы, сама Хемайон расценила уединенную прогулку до дальнего корпуса как отличный повод поговорить по душам — и вдобавок начала с самого неудобного вопроса:

— Что ты собираешься делать, если в книге — правда? — выпалила она без перехода, стоило только Тэрону скрыться из виду, и покраснела совсем как он. — Я имею в виду, если его общество действительно опасно…

Я глубоко вздохнула, расправив плечи. Но где-то под грудиной все равно остался противный комок непреходящего напряжения, и с ним я ничего не могла поделать.

Самое смешное, что, в общем-то, ничего нового со мной не происходило. Какая разница, в чьих руках я могла стать марионеткой, — у отчима или у Тэрона?..

— Хемайон, — торжественно сказала я, — ты моя подруга, и я намерена быть с тобой предельно честной, искренней и откровенной.

Она даже сбавила шаг и недоверчиво заглянула мне в глаза, словно ожидала увидеть там самый суровый приговор. Я помедлила, чтобы сделать еще один вздох, и ответила, как и обещала, предельно честно:

— Я понятия не имею, что делать.

Хемайон фыркнула от неожиданности и ответила откровенностью на откровенность:

— Ты ведь ему нравишься, знаешь? В смысле, безо всей этой эльфийской мистики, просто, по-человечески. Он пытался вызнать у меня, не помолвлена ли ты, — с намеком сообщила она.

— А я и этого не знаю, — мрачно сообщила я, пожалев, что не прихватила с собой веер: мне вдруг нестерпимо захотелось спрятать лицо. Откуда мне, и в самом деле, знать, как развивалась ситуация с помолвкой после того, как мама написала обо всем графу Аманатидису? Как поступил сэр Хадзис после того, как был вынужден «засвидетельствовать почтение»? И был ли он, собственно, вынужден?.. — Все очень сложно, — резюмировала я. — Нужно выбраться в город, чтобы отправить несколько писем. Думаю, как раз ответным письмом мне и сообщат, свободна ли я.

— Но в город мы выберемся не раньше воскресенья, — заметила Хемайон и сочувственно заломила брови.

— А ответ будет идти еще несколько дней, — вздохнула я и все-таки зажмурилась, потерев переносицу. А потом заставила себя встряхнуться и растянуть губы в улыбке. — Так что спешить с выводами в любом случае не имеет смысла. Прочитаем книгу, уточним, насколько сведения в ней устарели… о! Вот такое выражение лица и держи. Нужно как-то убедить работниц столовой выдать нам еду с собой, и ничто не поможет в этом деле лучше, чем жалобные глаза!

А чем вызвано их выражение, пока и в самом деле думать не стоит. Потому как — ну что я могла предпринять? Ключики к простым решениям в «Серебряном колокольчике» не выдавали.

В отличие от леденяще твердой уверенности, что принимать решения — непременная обязанность любой леди.

Вероятно, в благом деле убеждения работников столовой куда большую роль сыграли не жалобные глаза, а несколько мелких монеток, которые я сунула поваренку, но своего мы всё-таки добились. Нам собрали целую корзинку снеди — под клятвенное обещание вернуть тару сегодня же — и даже отыскали где-то большую старую скатерть для пикника. Я рассыпалась в благодарностях и с помощью Хемайон утащила добычу на лужайку возле зала накопителей: днём сюда почти никто не заглядывал, от вечно босых студентов на полигоне защищал глухой забор, а пышные бугенвиллеи давали достаточно тени, чтобы можно было не опасаться солнечного удара, сколько бы времени ни заняло чтение.

Тэрон уже ждал нас, нервно переминаясь с ноги на ногу. Я подсунула ему скатерть, рассудив, что конструктивная деятельность во имя всеобщего блага куда полезнее пустых просьб успокоиться и держать себя в руках, и не прогадала. Скатерть, по всей видимости, довольно долго пролежала свёрнутой в рулон и теперь ни в какую не желала расстилаться, пока мы не взялись за дело все втроём. Совместная работа наконец-то развеяла постоянное напряжение, и к чтению мы приступили бок о бок, посмеиваясь над заворачивающимися краями скатерти.

Разумеется, веселья надолго не хватило.

«Порядки эльфийского двора» начинались с многословного вступления, суть которого сводилась к очевидному утверждению, что эльфы отличаются от людей. На мой вкус, изложить это стоило несколько менее враждебно; с другой стороны, если учесть, что Ксенакис написал книгу всего за год до начала войны, ничего удивительного в его тоне не было. Он всего лишь передавал общий настрой по отношению к эльфам на тот момент.

Наверное, мы все это понимали, но Тэрон к концу первой страницы все равно вжимал голову в плечи, словно был в чем-то виноват.