— Ты смеешь обвинять меня во лжи?! — Родерих задохнулся от возмущения. 

— Я всего лишь хочу получить полную картину, прежде чем принять такое важное для себя решение. — Эржебет усмехнулась. Родерих раздумывал несколько минут, постукивая пальцами по столу. 

— Что ж… Твоя взяла, — наконец произнес он. — Я разрешаю тебе вернуться в твои земли и лично убедиться, к чему привел твой опрометчивый бунт. Но учти, если ты продолжишь упорствовать, я могу и пересмотреть свое щедрое предложение… Эржебет, добровольно или силой, но я все равно верну тебя в состав Империи. Я лишь хочу, чтобы мы обошлись меньшей кровью и наладили дружеские отношения. 

— Я тоже не хочу жертв, герр Родерих. — Эржебет твердо встретила его взгляд. — Но один раз вы меня уже обманули, даже если сами это обманом не считали. Поэтому я больше не могу верить вам на слово. 

— Как пожелаешь. Можешь отправляться сегодня же. Я прикажу, чтобы тебе выдали коня и не чинили препятствий. Эржебет не стала тратить времени зря: уже через час она выехала из усадьбы на крепкой гнедой кобыле. Она нещадно гнала лошадь, стараясь как можно быстрее добраться до Мукачевского замка. И во второй раз проделывая путь через свои владения, она словно повторяла все по второму кругу: снова нищие деревни, снова худые крестьяне с обреченностью во взгляде. Как будто за годы, пока она была свободной, ничего и не изменилось. И по мере приближения к замку в душе Эржебет назревали сомнения, она вспоминала, как тяжело ей было в эти годы. А ведь следовало учесть, что тогда еще Родерих не обрушил на нее всю мощь своих войск. Теперь она задумалась, сможет ли выстоять, одновременно отбивая его атаки и пытаясь управлять страной. И даже если она вырвет независимость, что тогда? Она будет истощена и ослаблена. А совсем рядом Садык… «Может быть, стоит принять предложение Родериха, пока он щедрый? И сдаться? Вот так вот просто сдаться? Нет, нет…» «Борись, Лизхен! Ты же сильная!» — настойчиво звучал в голове голос Гилберта. «Да, я сильная, я смогу, — отвечала она ему. — Ты еще увидишь меня в зените славы! Я опять превзойду тебя!» Думая так, она все погоняла и погоняла лошадь. Когда Эржебет наконец-то добралась до ворот Мукачевского замка, та едва держалась на дрожащих ногах. 

— Госпожа Эржебет! — При виде ее Ракоци чуть не расплакался. — Мы думали, вы погибли! 

— Страну не так-то легко убить. — Эржебет криво улыбнулась, дружески обнимая его. 

— Слава Всевышнему, с вами все в порядке. — Князь отступил от нее на шаг, окинул взволнованным взглядом. 

— Но что же с вами случилось? Ваша одежда вся в пыли, вы такая бледная и осунувшаяся. 

— Я попала в плен к австриякам, — коротко ответила Эржебет. — А как дела у вас? Родерих сообщил мне, что мы проиграли сражение… 

— Увы… Как только вы упали с коня, люди перестали видеть знамя и запаниковали, пошел слух, что вы погибли… И тогда наши воины обратились в бегство. — В голосе Ракоци звучала обида и разочарование. Он сжал кулаки и с надеждой взглянул на Эржебет. — Но теперь, когда вы снова с нами, госпожа, я уверен, мы покажем австриякам настоящую силу Венгрии! А вот сама Эржебет была не слишком в этом уверена. 

— Пока я была в плену, Родерих сделал мне одно предложение… И она пересказала князю весь разговор. 

— Ни за что! — гневно выкрикнул Ракоци, как только она замолчала. — Что он о себе возомнил! Издевался над нашей страной, как хотел, а теперь, видите ли, решил явить милость! Нам не нужны его подачки, госпожа Эржебет! Мы сами отвоюем свои права, а не получим их с чьего-то позволения!

Пока Эржебет вслушивалась в его вдохновенную речь, в голову закралась мысль, что Ракоци настолько поглощен духом освободительной войны, что совсем потерял чувство реальности и трезвый взгляд на вещи. Но Эржебет решила продолжить борьбу и потерпела еще одно поражение, которое только усилило охватившее ее ощущение безысходности. Дела с управлением страной все так же не ладились, Родерих подтягивал войска, медленно, но верно возвращая земли Эржебет в состав Империи. Ракоци все еще храбрился, уповал на поддержку извне, но Франциск денег больше не присылал. И только Гилберт настойчиво предлагал помощь, но Эржебет понимала, что как бы он ни бахвалился, он лишь маленькое герцогство с кучей своих проблем, с агрессивными соседями под боком. Ей не хотелось, чтобы он отдавал ей последнее, в ущерб себе. Да и ее гордость никуда не делась. Нет. Она должна сама справиться со всем, не может же она вечно полагаться на чью-то помощь. Но с каждым днем становилось все тяжелее.

Перед очередным сражением Родерих прислал ей письмо, в котором подтверждал свои предложения, если она пойдет на мир. Ночью перед боем Эржебет долго сидела в своей палатке, буравила взглядом бумагу, исписанную аккуратными буквами. К утру она приняла решение и отдала приказ своим войскам сдаваться… 

— Я рад, что ты прислушалась к голосу разума, Эржебет. — Родерих не скрывал довольной улыбки, протягивая ей договор, подписание которого должно было ознаменовать их новый союз. Эржебет промолчала. Радости она не испытывала, в душе были лишь сожаление, покорность судьбе и бесконечная усталость. Ракоци так и не принял ее выбор, назвал предательницей и бежал из страны, хотя Родерих обещал ему помилование.

«Предательница… Кто знает». Но Эржебет считала, что поступает правильно. Она приняла лучшее решение, чтобы спасти своих людей, свою землю. Она окунула перо в чернильницу и уже собралась поставить свою подпись под договором. 

— Да, кстати, — произнес Родерих, словно только что вспомнил. — Совсем забыл упомянуть одно условие. Я не собираюсь никак ограничивать тебя в передвижениях, но есть один момент… Я настаиваю, чтобы ты больше не контактировала с Байльшмидтом.

Эржебет замерла, подняла на него недоуменный взгляд. 

— Почему это? Что еще за дурацкое условие? — Она была слишком удивлена, чтобы придерживаться вежливых оборотов. — Да еще так неожиданно.

Родерих поджал губы, на секунду задумался.

— Скажем так, я считаю, что он плетет против меня заговор и может использовать тебя. К тому же тебе не стоит марать себя общением со всякими недостранами. «Чтобы он на меня дурно не влиял и не подстрекал к мятежу», — закончила фразу Эржебет. Ее уверенность поколебалась. От мысли, что она больше никогда не увидит Гилберта, защемило в груди. Променять их дружбу на уступки Родериха — к своему стыду она поняла, что ощущает это гораздо большим предательством, чем то, в котором обвинил ее Ракоци. Эржебет никак не могла решиться, перо застыло над бумагой, с острого кончика медленно-медленно упала иссиня-черная капля… 

— Эржебет, в чем дело? — Родерих вскинул бровь. — Неужели ваши отношения с Байльшмидтом так важны? Кто он для тебя? Вы близкие друзья? Или… Он не договорил и быстро отвел взгляд. Эржебет ощутила, как его слова свежим ветром пронеслись в ее сознании, рассеяли туман. Впервые за столетия она ясно и четко задала себе вопрос: кто же для нее Гилберт? «Друг?» Нет, это звучало как-то неправильно, недостаточно полно отражало все те чувства, что она к нему испытывала. «Тогда… Л… Любимый?» — даже про себя она не смогла четко произнести это слово. И тут же бросилась отрицать. «Нет, нет, какая еще любовь! Мы ведь друзья, друзья… Старые-старые друзья, самые лучшие! Притершиеся друг к другу, понимающие с полуслова, полувзгляда. Такие существа как мы вообще не способны испытывать человеческие привязанности, вроде любви. Дружба единственное, что нам доступно. Друзья… Могу ли я ради этой дружбы, ради Гила, поступиться благом своей страны?»