Марк подошёл к высокому, узкому окну; впустил в комнату сырой, холодный воздух. Очередная сигарета задымилась в его пальцах, и терпкий табачный запах словно рассёк свежую струю, проникшую из-за оконной рамы. Справа от окна высились стеллажи, заваленные книгами и журналами, газетными вырезками, конвертами с фотографиями. Он машинально взял один из них, заглянул внутрь. Это оказалась серия чёрно-белых снимков Марты, сделанных им здесь же, в его студии, вскоре после её переезда в Париж. Марк принялся рассматривать их один за другим, поймав себя на том, что, как и всегда, первым делом оценивает работу автора.

Что ж, снимки действительно хороши. С них смотрела не просто красивая женщина, но женщина с большой буквы – со всеми её жизненными радостями, горестями, ожиданиями и – любовью. Каждая женщина – независимо от её социального положения, образования, характера, – каждая женщина хочет любить. В этом её предназначение и в этом же её принципиальное отличие от мужчины. Не один мудрец за прошедшие тысячелетия успел сказать об этом, но Марк уже давно пришёл к этому выводу самостоятельно, во многом – благодаря своей профессии и образу жизни, и тогда лишь улыбнулся, наткнувшись однажды в какой-то статье на подобную идею, приписываемую кому-то из древних.

Женщин в его жизни было много. Что бы там ни говорили, но внешняя привлекательность имеет значение не только у слабого пола. А Марк с самой юности притягивал женское внимание. Красивая, несколько необычная для России внешность в сочетании с проницательным взглядом, немногословность, оттеняемая уместностью и точностью реплик, очаровывали восемнадцатилетних девчонок, что называется, просто пачками. А то, что он «официально» ни с кем не встречался, добавляло азарта в извечной женской игре «это мне, особенной, он достанется». Марку, безусловно, льстило всё это внимание, но и особенного значения он ему не придавал, тем более что задерживаться в Советском Союзе не собирался.

Женщины вообще никогда не были для него ни проблемой, ни загадкой. И хоть в его жизни и случалось немало увлечений, всё это было второстепенно и по отношению к его работе, и к его существованию в целом. Сталкиваясь с тем, что для кого-то один-единственный человек вдруг становится целым миром, единственным смыслом и радостью жизни, он лишь мысленно пожимал плечами. Марк любовь своей жизни уже встретил, и от неё, к счастью, не приходилось ждать ни охлаждения, ни глупых требований, ни капризов. И главное – ни одна женщина никогда не смогла бы дать ему того, что давало ему любимое дело: не просто удовольствие от любви во всех её смыслах, но ежечасно открывающиеся новые грани, ни с чем не сравнимое, едва ли не эйфорическое чувство победы от того, что сегодня получилось то, что казалось недосягаемым ещё вчера – как доказательство непрекращающегося совершенствования своего мастерства, своего таланта и, наконец, своего рода власти над этим миром, выражающейся в возможности постоянно создавать что-то, чего без тебя не было бы создано.

Однажды Марк даже задумался: возможно ли встретить женщину настолько уникальную, что она была бы способна заменить мужчине любимое дело. Что ж, чисто теоретически – может быть, и да. Но на практике все женщины, какими бы красивыми или умными они ни были, очень быстро переставали быть источником хоть какого-то вдохновения. Он не винил их за это – он прекрасно понимал глубину пропасти, разделявшей его со всеми ними, пусть красавицами и умницами, но – всего лишь людьми, в чьей жизни нет места ничему, кроме мужчин, детей, стремления хорошо выглядеть и развлекаться. Редкие исключения представляли собой нечто большее – по сути, это были такие же одержимые своим делом, как и он. Марк ценил их талант, ценил их непохожесть на других женщин; но того уникального сочетания он так ни в ком и не встретил. А может, он на самом деле этого и не искал.

Марта с самого начала поразила его. Не своей красотой – он знавал немало красивых женщин. Она выглядела одновременно такой взрослой и такой невинной. Безмятежный взгляд таил в себе какие-то непознанные глубины, словно она знала что-то важное, недоступное пониманию других. Сам не отдавая себе в этом отчёта, он то и дело вспоминал о ней после их первой встречи, и когда потом случайно встретил её, понял: в этой молодой женщине таится мир, о котором она сама не подозревает.

Он взял одну фотографию из пачки. На ней Марта стояла у этого же окна, в руке – раскрытая книга, взгляд устремлён поверх страниц куда-то вдаль. Казалось, она внимательно всматривается, только не во внешний мир, а во внутренний. При взгляде именно на этот снимок становилось понятно, что же именно так выделило Марту, сделало её такой привлекательной в его глазах: одухотворённость. Одухотворённость, без которой никакие, самые правильные черты лица не станут по-настоящему прекрасны.

Марк с первой же встречи заметил её многогранность, упрятанную в скорлупу ординарности. Ему всё время хотелось употребить именно это слово: «скорлупа». Марка не покидало ощущение, что какие-то внутренние ограничители не позволяют выйти наружу и раскрыться чему-то, что издавна живёт, нераспознанное, в душе этой женщины.

Он докурил сигарету, но остался стоять у окна, вдыхая холодную свежесть январского ветра. Не ошибся ли он, и Марта – и в самом деле лишь то, что видно на первый взгляд: обычная женщина, чьи потребности ограничиваются домом и детьми? Поначалу Марк думал, что раннее замужество и последовавшее материнство поглотили в своих заботах её истинные потребности. После переезда в Париж она преобразилась – и дело было не только в выборе одежды, новой причёске, макияже. Они проводили много времени, посещая различные культурные мероприятия, путешествовали, встречались с его друзьями – словом, работа-дом-работа уже давно не было замкнутым кругом, в котором жила Марта.

Вся эта изменившаяся жизнь с массой новых впечатлений и занятий, очевидно, вызывала в Марте самый живой отклик – Марку тогда казалось, что эта женщина будто оживает от многолетней спячки. Её рвущиеся наружу эмоции и переживания вызывали в нём самом нечто вроде цепной реакции, порой заставляя по-другому посмотреть на давно знакомые и, зачастую, уже неинтересные вещи.

Марк подумал, что прошедшие три года были счастливыми для него. Кроме так поглощавшей его работы, у него была и замечательная женщина, дарившая не только отдых от трудов, но даже неожиданно послужившая неким дополнительным источником вдохновения. Да и – что греха таить! – теперь ему нравилось, что женщина умело ведёт его дом, – к сорока годам Марк стал ощущать определённую потребность в том, что принято называть «домашним очагом». Он отдавал себе отчёт, что если бы не женился на Марте, то сейчас женился бы на ком-нибудь другом – и именно по этой причине.

Любил ли он свою жену? Возможно. Он вспомнил страсть, которая так неожиданно охватила его тогда осенью, в Москве. Какая-то почти болезненная потребность видеть это лицо, прижимать к себе это стройное тело, вдыхать её запах, ощущать её всю изнутри, насквозь. Ему по-прежнему было хорошо с ней, но уже не в смысле утоления этой жажды, а хорошо – в смысле «комфортно». Что ж, он всегда знал, что неспособен на продолжительные чувства. С Мартой это продлилось даже дольше, чем он мог бы предположить. Теперь он снова вернулся в своё привычное состояние, когда только ты сам хозяин и всех своих мыслей, и своего тела.