Последние годы Марта всё чаще задумывалась о том, какую смехотворно крошечную часть из того, что ей так или иначе хотелось увидеть, сделать, попробовать, она воплотила в жизнь. И Париж, вдруг тоже в один прекрасный день ставший уже не сказкой, а рутиной, показал, что перемена места жизни – совсем не всегда синоним перемены образа жизни. «От перемены мест слагаемых сумма не меняется» – эта фраза последние две недели почему-то крутилась в голове молодой женщины, и Марта сама не знала, то ли она подсознательно сокрушается о разочаровании, которым стал и второй её брак, то ли это была неудовлетворённость тем, что она делала, точнее – чего не делала в своей жизни.

Москва, которую Марта не видела три года, неожиданно оглушила и своими размерами, и шириной улиц, и шумом. Она поразилась тому, как отвыкла от всего этого в камерном, по сравнению с российской столицей, Париже. Улетая из него, из места, где ей разбили сердце, – несмотря на банальность определения, Марта мысленно описывала это именно так, – ей казалось, что она возвращается туда, где сможет собраться с духом, залечить свои раны. Где любимые с детства оживлённые проспекты с бурлящей толпой и тихие переулки с древними церквушками, высокие дома, большие магазины, потоки автомобилей – всё, что в юности она с таким наслаждением впитывала в себя во время прогулок, – что всё это, родное и привычное, вернёт ей душевное равновесие. Она возвращалась в Москву блудным сыном, осознавшим, что нет на земле места прекраснее, чем родительский дом.

Но Москва вдруг стала ей чужой. Марте казалось, что город переполнен – людьми, машинами, какими-то озабоченностью и суетой. С неприятным удивлением она обнаружила на месте любимого кафе – аптеку, а на месте продуктового магазинчика, куда она заходила, навещая родителей, какой-то авангардный бутик с двумя довольно странно наряженными манекенами в витрине. Огромные расстояния, которые приходилось преодолевать, чтобы попасть из пункта А в пункт В, утомляли и вызывали ощущение потраченного впустую времени. Марта чувствовала себя чужой и никому не нужной в этом городе, который продолжал свою жизнь, нимало о ней не заботясь и не выказывая ни малейшего сочувствия.

Она успела отвыкнуть кутаться, выходя на улицу, и мёрзла от февральских морозов, которые, как нарочно, не прекращались с самого её приезда. Она поняла, что разлюбила ходить по снегу, – ей не хватало сухих и чистых парижских тротуаров. Сейчас она уже скучала по Парижу. Марте, пожалуй, было бы сложно перечислить, чего именно ей не хватает, но с каждым днём она всё яснее понимала, что хочет вернуться обратно.

– Столько снега!.. Мне кажется, он никогда не растает.

Миша сидел на заднем сиденье с противоположной стороны и точно так же рассматривал пейзаж за автомобильным окном. Голос у него был грустный и какой-то уставший.

– Разве ты не любишь снег? – Марта сама удивилась тому, как безжизненно прозвучал её голос.

– Не люблю.

Она видела, как сын насупился, не отрывая взгляда от бескрайних холодных просторов. Вдруг он обернулся к ней, посмотрел прямо и решительно:

– Мама, а когда мы вернёмся домой, в Париж?

Марта растерялась. Вопрос этот, тем не менее, ей и самой нужно было решать, не откладывая. Улетая в Москву, она думала только о том, чтобы сменить обстановку. Заглядывать в будущее дальше завтрашнего дня у неё попросту не было сил. Наскоро уладив свой отъезд на работе и в Мишиной школе, она не задумывалась над тем, когда вернётся и вернётся ли вообще.

Она успела подумать, как повзрослел и изменился её сын. Ещё ребёнок, но уже смотрит так по-взрослому. И в этом взгляде читалась не просьба, но ясное выражение своей воли. «В кого это он такой?» – подумала она.

Марте вдруг стало не по себе: сначала она вырвала ребёнка из привычного круга, увезя в другую страну, а потом, точно так же, не считаясь ни с его чувствами, ни с потребностями, снова лишает его только-только сформировавшегося окружения, друзей, привычек. Он фантастически быстро и легко впитал в себя французский язык, а его дружелюбие и общительность позволили ему быстро освоиться среди сверстников. Миловидный, с большими глазами и необычно длинными ресницами, он привлекал внимание и вызывал симпатию одноклассниц и учителей. Миша и в самом деле уже давно был дома в Париже, а не в Москве, которая осталась для него лишь частью раннего детства, куда он ездил на Новый год в гости к отцу и бабушкам с дедушками.

А что же она сама? И кто ждёт её, Марту, в Париже? Хорошо – а кто ждёт её в Москве?.. Именно сейчас, вернувшись на Родину, Марта обнаружила, как она одинока. По приезду она созвонилась с кем-то из старых подруг, с одной из них они даже встретились, но по большому счёту никому, кроме родителей, не было дела до того, что она в городе. Мать, возившая Мишу, когда тот гостил у неё, повидаться с Борисом, знала, что тот живёт с какой-то женщиной. Впрочем, что могло в этом быть удивительного: спрос на мужчин в России всегда был рекордно высоким, и уж кто-кто, а Борис с его обаянием в одиночестве – и в этом Марта не сомневалась – пробыл ровно столько, сколько сам того хотел. Разумеется, жизнь бывшего мужа и его отношение к себе теперь Марту не особенно интересовали, но она поражалась тому, как быстро другие люди способны находить себе нового спутника. Пусть и находят, порой, ненадолго – но всё же. Ей же сейчас, даже в городе, где она прожила тридцать с лишним лет, всё нужно было начинать с нуля: работа, знакомства, друзья… мужчина, в конце концов.

Она машинально перевела глаза на всё ту же бесконечную белизну за окнами автомобиля и поёжилась. В Париже сейчас уже, должно быть, вовсю пахнет весной. Снег сошёл, и воздух начинает наполняться запахами оттаявшей земли, и набухающих почек, и свежих травинок – всем тем неповторимым ароматом, который бывает только раз в году. Марта представила, как на решётках балкончиков и окон снова появились горшки с красной геранью, а цветочные лавки распахнули свои двери, выставляя пёстрый душистый товар прямо на тротуары. Высокое синее небо и поздние сумерки, когда так здорово забежать просто так в первое попавшееся кафе на чашку кофе или бокал вина и неторопливо смаковать глоток за глотком, не думая ни о чём, кроме обворожительно-красивого вечера ранней, совсем юной весны.

Миша всё так же смотрел на неё, не отводя взгляда. Что ответить ему? Что его дом теперь не в Париже, а в Москве, и что ему опять нужно начинать новую жизнь – как, впрочем, и ей?

– А разве тебе плохо здесь – со мной, и с бабушкой, и с дедушкой? И с папой ты теперь тоже сможешь видеться чаще.

– Мне хорошо с вами. Но я не хочу оставаться здесь.

Он насупился, непроизвольно наклонив голову вперёд, как если бы приготовился оказывать сопротивление. Марта ощутила, как сын весь словно сжался в комок, собираясь до последнего отстаивать своё право на счастье.

«Сила духа – она у тебя есть», – вспомнились ей слова Марка. Вот в кого её сын! Знает, чего хочет, и не станет от этого отступать. Не позволит, в отличие от многих и многих, другим решать за него, как ему жить и что делать. Уж он-то, повзрослев, не станет безвольно плыть по течению жизни, повинуясь всем этим «так принято» и «все так делают». Внезапно гордость него – за такой характер, за то, что это она сама заложила его своему сыну – наполнила молодую женщину. Она протянула к нему руку, притянула к себе, обняла.