учетом того, что Каретная была знакома с Коршуновым, даже поздравляла того с днем рождения, а незадолго до смерти все завещала Бурекони, при этом Коршунов пристроил собаку в приют, указав контактным лицом Бурекони, означает, что парочка Бурекони и Коршунов были хорошо знакомы и действовали сообща. Вероятно, они прихлопнули журналистку и обставили убийство как несчастный случай в расчете запутать следствие. Собственно, первоначально оно и пошло по этому пути. И если бы не Хабаров, начавший копаться в этой истории, все прошло бы как по маслу: Бурекони обратилась бы к нотариусу, получила наследство и все, дело с концом.

Нет, в эту гипотезу никак не вписывается поведение Бурекони и Коршунова, тут же опроверг себя майор. Если бы они были убийцами, то зачем им столько сложностей с собакой? Убийцам она точно не нужна. А вот Бурекони, будучи наследницей, бросить несчастное животное не могла, так как пообещала это Каретной, которая, в свою очередь, упросила Коршунова помочь своей наследнице принять на себя заботы о собаке.

Версия как будто здравая, но тоже не без недостатков. С какой целью наследница пристроила животное в приют, да еще за тридевять земель? Тем более что документы на перевозку оформлялись при жизни Каретной, стало быть, в соответствии с ее распоряжениями…

Опять-таки, будь Бурекони с Коршуновым убийцами, оставить собаку одну в квартире с трупом они не могли. Та своим лаем и воем привлекала бы внимание, и тогда мертвую Каретную нашли бы раньше, а это никак не входило в их планы. Чем позже нашли бы журналистку, тем меньше шансов докопаться до истинной причины ее смерти. Потому-то исчезновение собаки вполне соответствует замыслу преступников, которые также могли рассчитывать на то, что про пса вообще не вспомнят. Ну, был и был…

Размышления следователя прервал звонок Хабарова. Взволнованный открытием своего помощника, Кирилл Борисович рассказал о паспорте Бурекони, полученном Коршуновым.

— Это тот парень, который упоминается в ежедневнике Каретной», — выпалил профессор.

— О Коршунове я знаю… Удивлены? Час назад прочитал ответ из Черноморска. Это он поместил собаку в гостиницу для животных…

— Ах вот оно что, — протянул Хабаров. Помолчав, он продолжил: — Я вот о чем, Вячеслав Владимирович. А существует ли Бурекони как физическое лицо? Допускаю, что она есть лишь на бумаге — по паспорту, полученному незаконным путем. Понимаете меня? Неудивительно, что никто не может ее найти. Говорю же, фантом…

— Вы меня вконец запутали, Кирилл Борисович… Я уже хотел докладывать генералу.

— Не представляю, что вы ему скажете. О наших догадках и умозаключениях? Притом что у нас появилась новая линия, связанная с богатеем Петровским и его фондом.

— Кирилл Борисович, я сдаюсь. Пойду к генералу и попрошу передать это дело более опытному следователю, не могу больше…

— И поставите на себе крест. Не делайте этого, прошу вас… Давайте-ка лучше найдем Коршунова, поговорим с Петровским и отсмотрим видеоматериалы по фильму.

— Ну хорошо… Сейчас же позвоню в «Камск-Инвест», не знаю только, кому поручить просмотр видео? Это кино на несколько сеансов, хотел Котова напрячь, но он просится в Черноморск, забрать Бродвея. Говорит, решил привезти собаку к себе домой. Думаю, отпущу, пусть сгоняет на три дня за свой счет… но сначала найдет Коршунова. А по приезде видяшки пусть смотрит. Авось, найдет что-то интересное…

Глава 21

Прошла неделя, а вместе с ней миновал и февраль. Март заявил о себе ярким солнцем, хотя ранняя весна в Камске ровным счетом ничего не значила. Холода могли вернуться в любое время. Зато прибавился световой день, а вместе с ним и настроение горожан, измученных за время зимы дефицитом солнечных лучей и витамина D.

Кирилл Борисович дважды появился на занятиях, но кафедру, которой отдал много лет, обходил стороной. Не хотел ни с кем видеться. То же самое проделывал Коромыслов, встретившийся ему в коридоре.

— Дожили, — начал как ни в чем не бывало Хабаров, — обходим родные пенаты за версту. Здравствуй, Саша!

— Здравствуй, Кир! Да, настали времена… Ты извини меня дуралея, я виноват перед тобой и Авдеевым… Хорошая у него работа, зря я так себя повел. Сдрейфил перед деканом, наслушался сплетен, да и сам влип по уши… Обещаю поддержать Максима на повторном обсуждении. А тебе, Кир, спасибо, ты единственный за меня заступился…

— Ладно, проехали. Ты, Александр Петрович, лучше борись. Шансы есть, я говорил твоей Тамаре. Заседание уже не за горами, встряхнись… Выдвигайся в заведующие…

— Я бы махнул рукой, но Томка не позволит. Говорит, выгонит из дома. Мол, Эфирова выперла тебя из кабинета, а я — из квартиры… — Он помолчал, раздумывая, стоит ли продолжать дальше. Преодолев смущение, все же рискнул: — Мне неудобно рассказывать, но Тамара позавчера всыпала Эфировой. Вообрази, поджидала ее утром целый час, ноги едва не обморозила, а когда Дана хотела войти в здание, подскочила к ней и обругала на чем свет. Еще и плюнула в нее… Стыд-то какой! — Сгорбившийся Коромыслов, шаркая ногами, направился на занятия.

Между тем в университете грянула волна кадровых перестановок, которая пришлась в канун 8 Марта. Ректорским приказом от своих должностей освобождались деканы всех факультетов. Новым руководителем юрфака назначили Ингу Морозову — ту самую, что пришла с кафедры овощеводства сельхозинститута. Ей, по всей видимости, сразу пообещали это место, а поведение ее предшественницы лишь подстегнуло ход событий. Та, как вскрылось, организовала в социальных сетях травлю Морозовой, испробовав на практике ранее не известный провинциальному вузу метод борьбы с конкурентами. «Неизвестные» опубликовали в соцсетях пост, переполненный ядовитыми замечаниями по поводу ее некомпетентности. Броский заголовок «Мы — не овощи!» содержал намек на недавнее «сельскохозяйственное» прошлое Морозовой, а основной вывод сводился к тому, что, будучи «специалистом по моркови и свекле», она представляет собой угрозу болонской реформе. Концовка содержала кричащий вопрос: «Доколе овощеводы будут копаться на благодатной ниве юриспруденции?»

Противоположная сторона пришла в лютую ярость. Быстро оценив эффективность испробованной новинки, она не стала тянуть с «ответкой». Автор, подписавшийся «Правовед», перечислил все прегрешения действующего декана и экспрессивно заключил: «Вы не овощ, вы — тот еще фрукт!»

Смещенная деканша была вне себя от того, с какой легкостью потеряла должность. В кулуарах пообещала судиться «до победного конца», а в ожидании «торжества справедливости» вернулась на кафедру. Оставшаяся без поддержки Эфирова попыталась «навести мосты» с Морозовой, но ей дали понять, что у «любовницы» ректора нет ни малейшего желания встречаться с человеком, распускающим инсинуации.

Что до Коромыслова, то он повеселел, под диктовку жены «накатал» заявление на участие в конкурсе и вообще ходил гоголем в предвкушении