Он кланяется. Захлопывает за собой калитку.

* * *

Мама придерживает для них дверь и начинает говорить, прежде чем они успевают повесить пальто. Дверь так и стоит нараспашку, и с мостовой в дом влетают цоканье копыт, перестук колес, мужской смех и несколько листьев. Маме нужно, чтобы Алли и Мэй помогли ей. Она написала статью для «Манчестер таймс» о маленькой девочке по имени Эмили, и теперь некоторые люди говорят, что она написала неправду или что описываемые ею события – это нечто из ряда вон выходящее, а не самое обычное явление. Эмили попала в приют из венерической больницы, где ее целое лето – пока Мэй и Алли бездельничали в горах – лечили от ужаснейшей болезни. Эмили двенадцать. Отца она не знала, мать работала на фабрике и два года назад умерла от пыли в легких, оставив Эмили на попечении дяди, который продал ее миссис Крампсолл. Им ведь знакомо это имя? Миссис Крампсолл называет себя повитухой, однако известно, что она добывает девочек для заведений, которые обслуживают джентльменов с определенными наклонностями или попросту тех, кто старается избежать дурной болезни самым очевидным способом. Как обычно перед покупкой, миссис Крампсолл лично убедилась в нетронутости Эмили, за содействие ей пообещали – и потом дали – пирожок с мясом. Затем миссис Крампсолл искупала Эмили, одела ее в новую одежду и повезла в экипаже через весь город – Эмили впервые ехала в экипаже, впервые видела растущие в садах цветы – и привезла в какой-то дом в Натсфорде, где, как написала мама, в комнатах с толстыми коврами и двойными дверями джентльмены могут развлекаться, не опасаясь, что кто-то может услышать крики их юных жертв и помешать им. И, кстати, некоторые джентльмены даже получают удовольствие при виде девического смятения. В этой комнате Эмили и обесчестили. Миссис Крампсолл один раз удалось ее подштопать, но, потеряв девственность во второй раз, Эмили стоила уже не больше любой другой женщины и потому оказалась на улице, где выживала как умела, пока не попала в венерическую больницу. Мама написала, что в каждом городе Британии ежегодно появляются тысячи таких Эмили, и что это позор для нации, если мужчины, покупающие детей, не совершают преступления в глазах закона, и что позор взрослых женщин, вынужденных торговать собой, распространяется и на двенадцатилетних девочек, которые и не понимают толком того, к чему их понуждают. Мама написала, что надо повысить возраст согласия, чтобы те, кто продает и покупает маленьких девочек, понесли наказание за свои преступления.

Джентльмены писали письма в ответ на мамину статью и обсуждали ее на публичных сборищах и даже в парламенте. Они сказали, что этими рассуждениями мама только запятнала себя, что никакая достойная женщина о таком и знать не захочет. Они писали, что мама не в своем уме и как не стыдно редактору доверять больной женщине целую полосу в серьезном издании. Неприлично печатать столь грязные домыслы в газете, которую читают в христианских домах, а маме и ее историям самое место в лечебнице для умалишенных. Они тревожатся за папу и выражают ему свое сочувствие. Но мама знает, что среди джентльменов, писавших эти письма, есть двое завсегдатаев дома в Натсфорде. Мама считает, что многие заседающие в парламенте джентльмены не хотят менять закон, потому что на это у них есть очень личные причины. Она снова написала об Эмили, о том, что Эмили вылечили от телесных болезней, но она, судя по всему, повредилась в уме. Приютские женщины зовут ее дьявольским отродьем, потому что она то и дело заходится в ужасном крике, который никак нельзя унять, и потом набрасывается на всех с самыми немыслимыми обвинениями. Она с воплями бегает по дому и, если ее не связывать, разобьет все окна и поломает всю мебель. Похоже, она все-таки окончит жизнь в лечебнице для душевнобольных; тело исцелить можно, но никакая медицина не спасет от засевшей в мозгу скверны.

Мама не рассказывала всего этого Алли и Мэй, потому что не хотела их огорчить или взволновать, особенно Алли, и она рада, что слухи об этом скандале еще не добрались до школы. (Алли вспоминает какие-то перешептывания в школе пару дней назад и еще что некоторые девочки, дружившие с Мэй, кажется, совсем недавно с ней рассорились.) Но теперь маме нужна помощь Алли и Мэй, чтобы доказать, что в английских городах детская невинность действительно продается и покупается. С точки зрения закона Алли – доступная добыча для любого мужчины, и соверши она какое-то преступление, ее будут судить как взрослую, а вот у Мэй самый подходящий возраст для эксперимента. Выполнит ли Мэй мамину просьбу, не задавая никаких вопросов и никому ни о чем не рассказывая, чтобы помочь другим маленьким девочкам, таким как Эмили, которых все равно что убили и швырнули в придорожную канаву – лишили здоровья, будущего?

Мэй роняет пальто на пол. Мама не может оторвать от него взгляда, от лощинок в серой шерсти, от брызг грязи, попавших на пальто с ботинок Мэй. Очень жаль, что приходится огорчать маму, но Мэй на такое не согласна. Стоит маме немного поразмыслить, и она сама поймет, что одного упоминания имени Мэй в связи с этим планом достаточно, чтобы разрушить будущее самой Мэй; если ей придется зарабатывать себе на жизнь, добропорядочные наниматели вряд ли отнесутся с пониманием к подобной истории, а если она соберется замуж, любая семья девушку с таким прошлым отвергнет недолго думая. Мэй отказывается участвовать в подобной затее, тем более что публика уже проявляет к этому делу изрядный интерес.

Мама выпрямляется, будто кто-то дернул за крючок, которым ее голова крепится к потолку, но говорит только, что Мэй нужно выслушать ее план, прежде чем отказываться ей помогать, что такой поспешный отказ – признак несдержанности. Ну конечно же, она не предлагает подвергать Мэй опасности, более того, сама мысль о том, что Мэй не верит в мамино благоразумие, – оскорбительна; и как только маленькая девочка смеет судить о подобных вещах. Насильника Мэй изобразит преподобный Фрост, поэтому им совершенно нечего опасаться. Мама всего лишь просит Мэй переодеться нищенкой и остаться с миссис Крампсолл, которая ее осмотрит – очень бережно, разумеется, ведь от этого напрямую зависит ее заработок, – и затем, когда преподобный Фрост схватит ее или будет удерживать, чтобы сыграть свою роль, сопротивляться ему так, как это сделал бы изнуренный бездомный ребенок. И до тех пор, пока Мэй с преподобным Фростом не останутся одни, ей надлежит скрывать свой образованный выговор.

Алли прижимается к стойке перил, находя слабую опору в боли, с которой резная балясина впивается ей в позвоночник. Ногти правой руки вонзаются в левую ладонь. Но что, если на честное слово мистера Фроста – как и многих других порядочных с виду мужчин – нельзя полагаться? Он ведь будет не первым священником, который злоупотребит своей властью над юной девушкой, оказавшейся в компрометирующем положении, и кто потом поверит Мэй? И что, если какой-нибудь другой мужчина предложит миссис Крампсолл больше денег за Мэй? Уж ее-то словам точно верить нельзя. Мама права, Алли слишком взрослая, слишком созревшая, чтобы участвовать в подобном. Для этой роли нужна юность Мэй, ее хрупкость.

Мэй качает головой. Просто невероятно, что мама, которая столько лет посвятила борьбе против насильственного осмотра юных девушек, готова подвергнуть этой процедуре собственную дочь. Одно дело, если от медицинского осмотра зависело бы здоровье Мэй, но просто ради того, чтобы сыграть роль, чтобы что-то доказать, – нет, Мэй этого не допустит. И, кроме того, позволить известной своднице себя связать, а может, еще и заткнуть рот… Мэй сомневается, что у мамы есть на это папино разрешение – да и на всю затею в целом – и даже смеет предположить, что обратись она, Мэй, к папе за помощью, тот будет весьма огорчен маминым поступком. Мэй встречается взглядом с Алли. Она, конечно, может ошибаться, продолжает Мэй, но по нынешним законам именно папино, а не мамино согласие делает подобную покупку правомерной; мама ведь не раз им говорила, что мужчина может торговать своими дочерьми как скотом, но если женщина получает выгоду от подобной сделки, это сразу делает ее преступницей. Говорила, что мать совершенно бессильна перед законом. Мэй считает, что маму, вместе с мистером Фростом и миссис Крампсолл, обвинят в похищении. Если об этом деле узнают власти.