Алли и Мэй теперь можно одним ходить в школу и возвращаться домой. Алли почти семнадцать. Как сказала мама папе, если через два года она, одна, на поезде, уедет в Эдинбург и там будет сама ходить в университет, то уж какую-нибудь милю без сопровождения пройти точно сумеет. Папе, чья сестра, наверное, в жизни и мили не прошла без сопровождения, пришлось уступить. Ему хотелось поскорее вернуться в студию. Они не говорят папе, что у семерых женщин, которых зачислили в Эдинбургский университет, дела обстоят не слишком хорошо, что многие профессора отказываются их учить, что другие студенты оскорбляют их, преследуют, угрожают им. Если бы папу это интересовало, он прочел бы об этом в газетах. Мама еще думает, что в свое время Алли сможет учиться в Лондоне, но особых надежд не питает; после того как Элизабет Блэквелл[19] удалось не только получить диплом врача, но и войти в реестр, Медицинский совет всеми силами старается запретить женщинам легально заниматься врачебной практикой. Конечно, всегда есть Америка, где и в Нью-Йорке, и в Бостоне есть женские медицинские колледжи. Алли пытается вообразить себе, как переплывает океан, трясется неделями в деревянной коробке. Расходы на отдельную каюту мама вряд ли сочтет оправданными. В Америке нет таких трущоб, как здесь. В городе есть несколько благотворительных организаций, которые отправляют в Америку самых усердных и работящих мальчиков из трущоб, чтобы они обучились фермерству и в будущем обзавелись бы своей землей. Некоторые британские женщины уезжают учиться в Париж и Женеву.

Мэй дергает ее за руку:

– Алли, ты меня не слушаешь.

Мэй говорила о своих школьных подружках, о том, кто что сказал про новое платье Клариссы.

– Прости. Я просто не пойму, какое им всем дело до того, кто во что одет.

Мэй подпрыгивает, будто ее нетерпение сложно облечь в слова.

– Разумеется, это потому что мы все легкомысленные вертихвостки и больше думаем о ленточках, чем о спасении бедняков. Ну правда, Аль, по-твоему, миссис Батлер совсем не думает о том, как она одета? Еще как думает, скажу я тебе. Можно быть и доброй, и красивой. Но не без труда.

Алли оглядывает собственную одежду. Мама совсем запретила им носить корсеты, и под пальто ее тело расплывается, не держит форму. Жакет старый, мамин, кое-как перешитый Дженни. На юбке, которую она носит уже несколько лет подряд, заметны заломы от отогнутых подгибов, а у блузки немодный широкий воротничок и чернильные пятна на рукавах. Ее тело, спрятанное под пальто, жакетом, блузкой, нижней юбкой и сорочкой, никак не желает принимать те формы, которые она видит на картинах папиных друзей или у классических статуй, хоть мама и говорит, что только в современной Европе женское тело принято перетягивать потуже, а вот греческие и римские женщины были красивыми, потому что много двигались и находились на свежем воздухе. Мама не знает ни греческого, ни латыни.

– Ты прекрасно знаешь, что я восхищаюсь миссис Батлер. Но у нее есть деньги, а еще вкус и свободное время. И красивое лицо, кстати. Как мне добиться этого, да еще и стать врачом? Моим пациентам будет все равно, во что я одета.

Мэй оглядывает ее с ног до головы:

– Может, и нет. Врачам ведь нужно выглядеть преуспевающими, правда? Кому нужен врач, который себе и ботинки купить не может?

Кто знает, как женщине-врачу нужно одеваться? Мисс Найтингейл[20] настаивает на том, чтобы ее медсестры носили форму, якобы для того, чтобы иметь профессиональный вид, но в основном, понимает Алли, для того, чтобы их перестали принимать за проституток – единственных женщин, которых обычно видят в солдатских лагерях. Многих женщин, и в Библии, и в проповедях, клеймят позором за то, что они больше думают о собственных нарядах, чем о спасении души. Оказывается, заклеймить позором могут и за обратное. Мир снова зажимает ее в тисках, душит самой своей невозможностью.

– Тьфу ты! – говорит Мэй. – Фрост здесь.

Они уже у самых ворот, за угол не свернешь. Преподобный Фрост стоит на пороге, словно собираясь уходить.

– Он интересный человек, – говорит Алли.

Это правда, но сейчас ей больше всего хочется выпить чаю, а затем посидеть пару часов в покое, чтобы приготовиться к завтрашнему переводу с латыни и экзаменовке по математике.

– Работа у него, должно быть, интересная, но послушать его, так и носки штопать – и то веселее. Да он и не станет с нами разговаривать. Ему нравятся падшие женщины, мы для него слишком респектабельные. Улыбайся!

Мэй напускает на себя подчеркнуто скромный вид.

Преподобный Фрост – новый викарий в приходе Святой Екатерины, только недавно из Оксфорда. Едва приехав, он провел ночь в работном доме, чтобы лучше понимать, как живут люди, которым он будет служить, и теперь еще кормит супом учеников своей воскресной школы. Может, они и ведомы телесным голодом, но вскоре приучатся понимать, что живы они не хлебом единым. Он говорит, что никто не знает прихожан лучше, чем мама, и что он надеется с ее помощью предотвратить обнищание прихода, сделать так, чтобы благотворительность распространялась только на тех, кто способен к самосовершенствованию, и не расходовалась на то, чтобы поддерживать не заслуживающих ее бедняков в их лености. Он попросил маму возглавить новый кружок Дам-Посетительниц, которые будут регулярно посещать дома прихожан и делиться с ними советами и наставлениями по поводу того, как содержать дом в чистоте, обращаться с деньгами и воспитывать детей. Благотворительные средства и труды будут потрачены впустую, если выпивка, мерзость и непристойность так поглотили людей, что они не извлекут никакой пользы из преподанных им уроков.

Мама стоит у двери. Преподобный Фрост оборачивается к ним, берет в свои руки сначала руку Алли, затем – Мэй.

– Добрый день, мисс Моберли. И мисс Мэй. Надеюсь, вы в добром здравии?

Они что-то бормочут в ответ.

– Замечательно. Я как раз говорил вашей маме, что новому швейному кружку требуется помощь юных леди. Читать женщинам, может быть, играть с их детишками и тому подобное.

Алли и Мэй изо всех сил стараются не переглядываться.

– С радостью. – Мэй смотрит себе под ноги, словно бы от застенчивости не решается взглянуть ему в глаза. – Мы, правда, очень заняты в школе. И у сестры хрупкое здоровье. Но, может быть, на Рождество, на каникулах…

На Рождество они собираются ехать к тете Мэри в Лондон.

– Я поговорю с дочерями, – говорит мама. – Конечно, они помогут. Заходите, девочки. Мне нужно кое-что вам рассказать. Доброго вам дня, мистер Фрост. Разумеется, на помощь Мэй вы можете рассчитывать.