Страшно здесь, но уйти нам никак нельзя. Может, когда народу нашего, соборного, здесь больше будет, страхи-то и пройдут, а теперь жалею я, что не взяли мы того попика, из Беловодской обители, который с нами просился, да уж больно худосочным он мне показался, дунь – упадёт.

А сегодня среди дня явился мне сам Хой-Маллай, йокский дедушка. Не я один его видел – Стенька Сивопляс и Миколка Косой тоже побожились, что при них спустилось на землю облако, а из него старик вышел, ну вылитый шаман, только старше лет на триста, трубкой дымит, на наши постройки посматривает, лопочет что-то по-своему и в землю серебряные молнии втыкает. Мне потом Стенька поведал, что йокский дедушка злых духов отгонял, так и говорил, дескать, сгиньте отсюда отродья Хакка, здесь теперь место жилое. Миколка Косой потом копнул в одном месте, куда Хой-Маллай молнию воткнул, и нашёл там самородок серебра, только я не велел ему брать его Хакку на радость, потому как самородок какой-то странный был – тёплый, как будто возле печи лежал, а не земле мёрзлой.

Сегодня отправляю двух людишек с докладом к воеводе, а заодно и тебе, Аннушка, решил отписать. Только ты это письмо никому не показывай, только деткам нашим, когда вырастут. А ежели всё у нас хорошо сложится и смогу я вас всех сюда забрать, то им тоже читать его ни к чему.

– Я что – виноват, если у вас семьдесят семь пятниц на неделе?! – доктор Сапа клокотал, как чайник, находящийся на грани полного выкипания. – Мало того, что я работаю, как вол, в вашей поганой конторе, так меня в самую страду от дела отрывают ради каких-то заморочек! Я вам что – справочное бюро? Вон – гадалок, божьих одуванчиков, понабрали, их и стройте.

– По-моему, вы не совсем верно оцениваете ситуацию, – попыталась Дина урезонить его, но попытка потерпела немедленный провал.

– Не хочу ничего оценивать! Я не в ломбарде служу. У меня своя работа, и если у вас есть претензии по существу, давайте – гоните меня в шею! Думаете, если вы меня пригрели, я должен быть по гроб жизни благодарен? Только не надо мне доказывать, что вы держите меня при себе по доброте душевной. Я вам нужен, а то давно бы выставили или того хуже… Только не думайте, что мне пойти некуда – в Карфагене кафедру предлагали, в Альби приглашают лекции читать, мои книги на шестнадцать языков переведены.

Свою востребованность за пределами Соборного Отечества доктор нисколько не преувеличивал, но он не мог не понимать, что слишком много знает, и его даже на загородный пикник не выпустят без трёх охранников и пяти шпиков. В своё время у него были большие проблемы по части политической и мировоззренческой благонадёжности, а в приходе, к которому он был приписан, не раз поднимался вопрос о лишении его гражданства. Когда положение стало критическим, доктора взяла под крыло Тайная Канцелярия – кто-то сообразил, что такими специалистами разбрасываться нельзя. С благонадёжностью у него, кстати, лучше не стало, но теперь его крамольные речи мог слышать только ограниченный круг сотни раз проверенных сотрудников, и таким образом его социальная опасность была сведена к минимуму.

– Доктор, вы нам, несомненно, нужны, а в свете последних событий – просто необходимы. – Дина решила польстить его самолюбию. – И только этим вызвана та поспешность, с которой вам пришлось оторваться от дел.

– В конце концов, могли бы и сами приехать. Вы же знаете, как скверно я переношу перелёты. И прислали за мной какой-то кукурузник! – На сей раз в его голосе уже не было прежней ярости.

– Вы уже, наверное, уже в курсе, что пропал майор Сохатый.

– В курсе! Да я об этом раньше вас узнал. Весь ваш режим секретности тонет в сарафанном радио.

– Главное – чтобы информация не выходила за пределы подразделения.

– Главное – чтобы каждый делал своё дело и не мешал работать другим! – снова вспылил доктор Сапа. – Мне, честно говоря, плевать на вашу Тайную Канцелярию, на ваш Посольский Приказ и на ваш Спецкорпус. Я вообще считаю, что само существование этих контор оскорбительно и для страны, и для народа. Все эти клерикальные заморочки – только тормоз для развития, камень, привязанный к ногам общества, болото, в котором тонет всё светлое и прогрессивное.

На подобные высказывания доктора соответствующие органы уже годами смотрели сквозь пальцы, в основном потому, что дальше разговоров дело не шло, и сам он прекрасно знал, в чьём присутствии можно позволять себе подобные вольности, а в чьём лучше воздержаться. В принципе, можно было дать ему выговориться и потом спокойно приступить к делу, но сейчас времени на это не было – пропал ценный сотрудник, и счёт, возможно, шёл даже не на часы.

– Доктор, из всех известных мне ясновидцев вы единственный, в ком я не подозреваю шарлатана, – спокойно и уверенно заявила Дина, воспользовавшись паузой, – и единственный, кого можно считать профессионалом.

– Не надо! Не поможет. Я, конечно, сделаю всё, что от меня зависит, но для этого совершенно не обязательно было срывать меня с места. – Ущемлённое когда-то самолюбие давало о себе знать, и лесть, пусть даже не слишком скрываемая, медленно, но верно приводила его в рабочее состояние. – Вы решили меня припахать не потому, что я единственный профессионал, а потому что я – единственный из них, кто в курсе дела. Я понимаю: расширять круг лиц, посвящённых в ваши делишки, накладно, и начальство за это по головке не погладит.

– Начальство наше никогда никого не гладит, – попыталась пошутить Дина, но бодрости в собственном голосе не услышала. Положение и в самом деле было на грани критического: сроки затягивались, кандидаты никак не сбивались в стаю, возможности их росли, но происходило это слишком медленно. Главное, не было никакой уверенности в том, что к сроку кто-то из них проникнется осознанием собственной мощи и научится её контролировать. А тут ещё майор пропал, и если он угодил в руки недоброжелателей или врагов Соборного Отечества (а ничего другого и быть не могло), то не стоило надеяться даже на его мужество и стойкость – психохимические и психотронные воздействия давным-давно вытеснили пытки из дознавательской работы, поскольку давали стопроцентный результат. Даже смерть не обеспечивала полной гарантии того, что вся информация, хранимая в голове, умрёт вместе с мозгом.

– Так… Признаться, майор мне довольно симпатичен, – вдруг заявил доктор Сапа. – Среди ваших ревностных служак и хитрожопых интриганов он, пожалуй, единственный, в ком осталось хоть что-то человеческое. Это-то, кстати, и внушает мне сейчас наибольшие опасения.