А вот это уже перебор. Ни йоксы, ни тунгуры, ни белые урукхи, как правило, не называли богами тех, кому они поклонялись. Слово сай-аяс можно было перевести как «высокий господин» или «мёртвый господин», что означало практически одно и то же, поскольку для коренных жителей Тайги всё, что умирало, сразу же обретало недостижимое величие. Однажды Акай-итур рассказал о недоразумении, случившемся лет триста назад, когда некий авторитетный шаман, будучи представленным генерал-губернатору Тайги, назвал того сай-аясом. Высокопоставленный чиновник почему-то сразу же проникся верой в силу шаманского колдовства, принял обращённые ему слова как прямую угрозу жизни, в тот же день написал прошение об отставке и, не дожидаясь ответа из Канцелярии Посадника, собрал манатки и спешно отбыл в Новаград.

– Воистину, преступления подсудимого столь дерзки и омерзительны, что в случае, если с его стороны не последует немедленного глубокого и искреннего раскаянья, то у Высокого Трибунала Священного Дознания не будет иного выхода, кроме предания его очистительному огню, чтобы обратить в пепел это вместилище грехов и скверны. Я закончил. – Юнец неторопливо свернул свиток в трубочку и в тишине, нарушаемой лишь потрескиванием свечей, передал его председателю.

– Приступим к допросу или и так всё ясно? – спросил глава Трибунала, поочерёдно глянув налево и направо.

– А мы куда-то торопимся? – спросила блондинка, сидевшая ближе других к выходу. – Может, всё-таки раскается…

– Итак, нечестивец, признаёшь ли ты справедливость предъявленных тебе обвинений и намерен ли ты публично раскаяться? – сурово спросил председатель, поглаживая узловатыми пальцами свиток с обвинительным заключением.

Молчать было бессмысленно, отвечать – нелепо. Козни неприятельской шпионской сети весь этот цирк совершенно не напоминал. Скорее это было похоже на беглый дурдом, который старается воплотить в реальность свой коллективный бред.

– Прежде чем определить меру пресечения, предлагаю провести следственный эксперимент, чтобы выяснить, насколько этот человек порочен, – заявила блондинка, прикурив сигарету от стоящей напротив свечки. – Это будет полезно для дальнейшего определения степени опасности подсудимого и количества зла, которое мы искореним по итогам сегодняшнего процесса.

Почему-то остальные члены «трибунала» за всё время не проронили ни слова, боле того – никто из них даже не пошевелился, как будто это были не люди, а механические манекены, у которых хватило завода только для того, чтобы дойти до своих мест, усесться и замереть. Их лиц не было видно под капюшонами, руки покоились на столе, только язычки пламени свечей слегка подрагивали от их дыхания.

– Ну, чего сидишь, проверяй! – поторопил блондинку председатель.

Она небрежно затушила бычок о скатерть, потянулась, неторопливо выбралась из-за стола и, сделав пару шагов в сторону подсудимого, сбросила с себя мантию. Оказалось, что, кроме чёрной хламиды, на ней не было ничего, кроме загара, равномерно покрывавшего всё тело. Создавалось впечатление, что весь предыдущий месяц она провела на нудистском пляже где-нибудь на океанском побережье Юго-Восточной Ливии.

– Чего вылупился?! А ну, пошли отсюда! – Дамочка в кроссовках схватила Савву за руку и потащила его к двери, явно сомневаясь в крепости его моральных устоев и принципов.

– Может, тут чего надо… – попытался тот противится, но через несколько секунд его ропот доносился уже из коридора.

Обнажённая фурия приближалась, медленно и неумолимо. Сначала блики, которые отбрасывали дрожащие язычки пламени, перетекали по впадинам её тела, а потом остался лишь тёмный силуэт и только глаза сверкали двумя угольками на чёрном овале лица.

Настоящий страх, до этого таившийся то ли где-то по тёмным углам, то ли под судейской скатертью, неторопливо выполз наружу. Придавленное испугом подсознание рисовало единственную спасительную картину: сейчас в этот вертеп ворвётся настоящий поп с тяжёлым кадилом и, действуя этим инструментом, как кистенём, разгонит это безумное собрание. Реальность вновь превращалась в бред – видимо, последствия укола, который всадил ему под лопатку дедок с грибами, всё ещё давали о себе знать. Иначе как можно объяснить, что из ушей приближающейся девицы, этого прелестного создания, валит густой чёрный дым, а дрожащее пламя свечей за её спиной превратилось в ревущее пламя пожарищ.

– Пойдёшь со мной? – Её губы оказались рядом, в считанных вершках от его глаз, её волосы разлетелись в разные стороны, словно бесчисленное множество дрожащих лучей холодной чёрной звезды.

Пятиться нельзя… Неизвестно откуда, но он это знал. И отворачиваться нельзя, и взгляда отводить… Дьяволица исчезла и возникла вновь в конце длинного коридора, сотканного из радужных нитей. Теперь она стояла спиной, неестественно вывернув шею, смотрела на него с томной улыбкой, явно приглашая следовать за ней в сверкающую даль, откуда доносился едва слышный русалочий смех, шелест влажной травы на ветру и размеренные плески весла. Страх исчез, вместо него возникло неистребимое желание идти следом, раствориться в этом смехе, в этом шелесте и плеске, провести кончиками пальцев по этой загорелой спине, впиться губами в эту дивную шею, забыв обо всём, что было раньше, вырваться из жизни, которую ещё мгновение назад считал своей. Лишь смутное беспокойство, притаившееся на дне души, мешало сделать шаг…

– Ты думаешь, я буду тебя ждать или уговаривать? – Она отвернулась и неторопливо, покачивая бёдрами, двинулась прочь. Её фигура таяла в радужной дымке, сливалась с запахом трав, растворялась в искрящихся облаках.

Что ж, Матвей Сохатый, майор Спецкорпуса! Вперёд! Ещё можно настигнуть чудное виденье, слиться с ним, и остаться там навсегда. И больше никаких отчётов по поводу поголовья отловленных агентов иностранных спецслужб и граждан, уличённых в содействии потенциальному противнику! И никогда не надо будет ходить строем и делать лишь то, что гласит приказ, к чему взывает врождённое чувство долга. Надо только оторвать от пола хотя бы одну ступню и сделать шаг. Всего лишь один шаг…

Откуда-то издалека донёсся грохот взрыва, потом в ноздри ударил запах пороховой гари и со всех сторон обрушились звуки, совершенно неуместные в столь торжественный миг: топот, крики, выстрелы. Кому приспичило так не вовремя устраивать пляски со стрельбой?!

Чья-то рука возникла из клубящейся темноты, схватила его за лацкан пиджака и потянула куда-то в сторону. Ещё можно было сопротивляться, но путь, освящённый следами прекраснейших ног, уже исчез, а в запястья вгрызлись браслеты наручников, о которых он уже успел забыть. Душой овладела пронзительная тоска, готовая пожрать всё, что там ещё осталось, но та же безжалостная рука мелькнула перед глазами, и боль обожгла правую скулу. Случалось, его били и ногами, и под дых, и вшестером на одного, но что бы кто-то посмел отвесить ему пощёчину – такого не было никогда. Тоска сменилась яростью, но дать ей волю уже не было никакой возможности – казалось, многорукое чудовище вцепилось в него мёртвой хваткой и теперь уже не отпустит до тех пор, пока не спровадит в пасть свою законную добычу.