никакого телевидения. У меня от пенделей на обеих ногах мозоли, – пожаловалась Катя и повела Валю в артистическую пить чай и разбирать сценарий.

– Бутерброд съешь – спокойней будешь, сытый всегда спокойней. Губы потом подновишь. Славу-то приголубь, он как цветок раскроется и так наговорит, что нас сразу в сетку втюхают, – успокаивала Катя. – В сценарии всё как для дебилов написано, но лучше импровиза ничего не бывает. Не бойся импровиза, самой себя не бойся. Всё, что не нужно, смонтируем. Туфли где?

– Какие туфли? – испугалась Валя. Стоял тёплый сентябрь, и на ногах были самые нарядные босоножки.

– Адка не сказала туфли купить?

– Нет.

– «Шеф, всё пропало!» – ужаснулась Катя. – Какой размер?

– Большой. Сороковой.

– Сороковой хрен на ком найдёшь! Ладно, чапай в босоножках. Салфеткой протри. Сделаем вид, что это летний стиль. В следующий раз чтоб разные варианты туфель под рукой были.

– Куплю.

– Чеки принесёшь, оплатим. Сразу себя не поставишь, Адка тебя голой в Африку пустит. Трясёшься? Дай руку. Ой, руки-то ледяные! Запомни, ведущей быть легче, чем на вопросы ведущей отвечать, – успокаивала Катя. – Ты в двух тяжелейших передачах уже отработала. Иди, распоротое платье напяливай.

Когда шли в студию, Валя почувствовала, что ноги стали ватными, совсем не слушаются, а спина нервно выпрямлена в струну. И окружающее слышно словно через пелену.

– Аршин проглотила, – заметила Катя. – Не бойся. Как говорит мой отец: дальше фронта не пошлют, меньше взвода не дадут. Слава тёплый, тебе с ним легко будет.

– Знаю, – хрипло ответила Валя из последних сил.

В «берёзовой» студии уже сидели зрители. Это действительно были или молодые ребята, или странноватые бабушки. Валя увидела Славу Зайцева, и стало ещё страшнее. Он был неожиданно молодой, сияющий, в изнурительно красиво расшитом пиджаке. Деловито осмотрев Валю, спросил:

– Как ты в него влезла?

– Слава со всеми на «ты», – пропела сзади Ада.

– Извините, сзади пришлось распороть, – призналась Валя, дрожа. – Мы потом обратно сошьём!

– А босоножки кто на тебя напялил?

– Не знала, что надо туфли… – сказала Валя голосом, каким в школе извинялась за забытую сменную обувь.

– Славочка, не наезжай на девку, у неё первая передача, – влезла Катя.

– Первая, не первая, ищите туфли! Это ж дикое зрелище! Под босоножки я шью сарафаны, – твердо сказал он.

Пауза показалась Вале вечностью.

– Размер какой? – зло зыркнула Рудольф, словно Валя была виновата.

– Сороковой…

– У кого сороковой или хоть тридцать девятый? – хмуро уставилась Ада на администраторов и редакторов.

Все молчали.

– Товарищи зрители! У кого туфли сорокового размера? Выручайте! Премирую рекламными занавесками! – Ада оглядела публику в студии и добавила, чтобы снять напряжение. – Люди женятся-е…, а нам не во что обуться!

Зрители несмело захихикали, Валя ещё больше залилась краской.

– Кроссовки пойдут? – закричал парень из заднего ряда.

Его поддержали дружным хохотом, а Валя была готова провалиться сквозь землю.

– Тридцать восьмой можно? – пропищала девушка из второго ряда и потрясла снятой туфлей.

– Тридцать девятый, но… ношеные, – смущённо встала высокая сутулая женщина в первом ряду. – Мне занавески очень нужны.

– Давайте, – махнула рукой Ада. – Гримёра быстро! Придать туфлям товарный вид!

Появилась запыхавшаяся гримёрша, рухнула к Валиным ногам, стала замазывать тушью для ресниц трещины и проплешины на чёрных остроносых туфлях с низким каблуком. Они немного помолодели, но были настолько тесными, что стоять в них было больно.

– Пересаживайтесь на задний ряд, – закричала Катя хозяйке туфель. – Босиком вы мне в кадре не нужны.

– Совсем другое дело, – кивнул Слава. – Я в советское время с Бари Алибасовым три года не разговаривал. Сделал его группе роскошные костюмы, говорю, достань под них сапоги. Прихожу на концерт – стоят в моих костюмах, а на ногах чёрные ботинки по двадцать пять рублей! А Барик – где я тебе сапоги найду? Три года не разговаривал, потом помирились.

Валя чуть живая сидела в «берёзовом» кресле, Слава – в «берёзовом» кресле напротив. В ногах у них валялись романтически скрученные, чудом успевшие доехать рекламные занавески. Подключили петлички микрофонов. Ада, Катя и Корабельский переминались у камер с ноги на ногу, как лошади перед скачками.

– Ну это же невозможно, посмотрите на монитор! – неожиданно воскликнул Федя Кардасов. – Пятно занавесок убивает дизайн студии, а платье ведущей просто «у самовара я и моя Маша»!

– Некогда Федя, – окоротила его Рудольф.

– Тогда снимите мою фамилию из титров, – не унимался Федя.

– Я всё с вас со временем сниму, но сейчас не толпитесь на моей голове! – гаркнула Рудольф. – Где модели? Катя, где их проход в костюмах?

– Не мой вопрос, – ехидно ответила Катя.

– Иван, где модели? – вызверилась Рудольф на Корабельского.

– У тебя барышня этим занимается, забыл, кем рекомендованная, – отчитался Корабельский, подхватив Катино ехидство.

– Барышню сюда! – заорала Рудольф.

Девица испуганно выползла под софиты. От страха перед Рудольф она проглотила всю свою жвачку, и та застряла в горле.

– Звонила! – кашляя, отчиталась девица. – Они не успевают!

– Почему я только сейчас это узнаю?! – бросилась Рудольф на неё и холодно добавила: – Уволена! Катя, ищи на это место новую. Славочка, миленький, тебе ж бесплатную рекламу делаю, пригони потом своих девок на часок. Я их подсниму и сюда подклею.

– Хорошо, – кивнул Слава.

– Всё, с богом! Лебёдушка, лицо поживее! Ты как в параличе! Первая камера пошла! – воскликнула Ада.

Несмотря на леденящий ужас и жмущие туфли, Валя искусственно улыбнулась и выговорила по написанному в сценарии:

– Здравствуйте, с вами «Берёзовая роща» и я, Валентина Лебедева. На свою первую передачу мы пригласили единственного русского кутюрье, признанного равным среди выдающихся кутюрье мира, – Славу Зайцева!

– Аплодисменты пожирнее! Третья камера! – закричала Рудольф, и зал захлопал.

– Здравствуйте, мои дорогие! – ослепительно улыбнулся Слава.

– Это моя первая передача, и я очень волнуюсь, – понесло Валю мимо сценария. – Было страшно разговаривать с таким известным человеком, но мать утром сказала: «Спроси Славу Зайцева, правда, что он из Иваново, я туда молодой ткачихой ездила опыта набираться?»

– Правда! Из замечательного города Иваново. Из простой семьи, моя мать – прачка, уборщица. А я – почётный житель города Иваново и Парижа!

– Аплодисменты!!! – завопила Ада.

– Многие думают, что я шью только для моделей, но это не так, – начал Слава, когда публика успокоилась. – Больше всего люблю работать для обычных женщин. Ко мне обращаются невысокие полные дамы от 40 до 60 лет. От общения и работы с ними я получаю колоссальную энергию, потому что мои вещи их преображают.

И пелена внезапно спала, студия засияла и зазвучала в Вале во всех красках и интонациях, ей неожиданно стало легко и весело, словно встретилась с другом, которого давно не видела. Она восхищённо улыбнулась Славе и произнесла по сценарию:

– Вы не только великий кутюрье, но и борец с советской