– Но я ничего не умею, – напомнила Валя.

– Камера – лучший учитель. Увидишь себя на экране, блеванешь и быстро научишься и сидеть, и говорить, и поворачиваться. А на монтаже подконфетим, – пояснила Ада. – Математически просчитать успех передачи невозможно, только с помощью интуиции! А у меня верный глаз, я по маме цыганка, а по папе – немка! Представляешь, сколько они с обеих сторон получили? Муженёк Артёмов боялся моего происхождения как огня!

– Артёмов ваш муж? – изумилась Валя. Артёмов считался одним из самых известных телеведущих.

– Из бывших. Не могу, Лебёдушка, долго с одним мужиком. Соскучиваюсь. И потом, столько молоденьких вокруг бегает! Малыши-карандаши! – Она достала заветную бутылку с коньяком, налила в рюмку и опрокинула в себя. – А старый пень через три года брака уже всем недоволен, ему уже всё не так, он уже про всё лучше знает. Вот Ваньку Корабельского с помойки достала, отмыла, одела, в люди вывела. Теперь ведёт себя, будто он Антониони, а я сюда – пописать зашла. Ты сколько с Горяевым?

– Я не с ним, у него на меня нет времени, – честно ответила Валя. – Просто, когда его встретила, моя жизнь была как груда щебёнки, и вдруг она сложилась в узор. Потом я его потеряла, теперь снова встретила, и опять жизнь сложилась в узор.

– Сентиментальная, как старые тапочки, – прыснула Ада. – Но нам такую и надо. А чего про Артёмова спросила? Ты ж по Лебедеву не убиваешься, а он вообще на паперти. Киноматериалы его последней работы принесли – спившийся дед. А какой был секси, у всех баб перед телевизорами от него в трусиках щекотало. Дочка у тебя от кого?

– Приёмная. А у тебя?

– У меня обалденный сын в американском университете. – Рудольф достала из сумки массивный бумажник и, открыв его, продемонстрировала фотографию молодого бородатого красавца.

– На тебя похож.

– Не от Артёмова, за него беременная пошла. Не устояла в университете – дала аспиранту. Парень получился, как бы, гений, надежда мировой науки. А кого б я от Артёмова родила? Красивого дебила? Все мужики, Лебёдка, для разного: один для спермы, другой для брака, третий для денег, четвёртый для души. Только дуры думают, что мужик – это кухонный комбайн и умеет делать сто операций.

– А у меня Виктор – праздник. Вижу раз в месяц, но каждый день просыпаюсь, радуюсь, что он у меня есть, – созналась Валя.

– У меня тоже бывают романтические проколы. Уж сколько крови попил недоносок, что навалял берёзовую студию! Полно ж телевизионных художников, а взяла киношного. Глазки синенькие, волосёнки русенькие, на два месяца в фитнес-центр загнать, мускул подкачать – и клади в постель за милую душу. – Рудольф снова налила себе из пузатой бутылки. – Как все альфонсы, хочет мной попользоваться.

– У меня так было с одним художником, – Валя вспомнила Васю.

– Тогда ты в теме. Передача выйдет, с тобой тоже все захотят переспать, чтоб друганам хвастать.

– Чтоб хвастать? – Вале стало обидно.

– Бандюки набегут, им без знаменитостей никуда. Фуфла налипнет, а нормальные мужики будут обходить стороной. Таковы издержки производства. – Рудольф выпила ещё коньяку. – А этот художник Федька, что студию делает, необязательный, нудный, тревожный. Договариваемся на определённое число, то ему улетать, то ему умирать, то у него творческий кризис, то у него температура сорок. Лажает с заказом!

– А если правда сорок?

– Какая разница, когда договорённость? Говорю, сперва хотела с тобой спать, теперь не хочу. А он уже завёлся, уже понял, с какой стороны у бутерброда масло. Время сдавать эскизы – врёт, не подходит к телефону, изображает болезнь. Я в сухом остатке получаю хреновое оформление студии, а он – чумовой пиар и заказ, какой ему не снился!

– И что?

– Да ничего, будешь в его студии сидеть. Первая передача со Славой Зайцевым, чтоб бабьё подманить. А потом начнём по-взрослому. Потому что, Лебёдка, время собирать камни к президентским выборам…

– Как это?

– Сразу не поймешь, не силься, – Ада потёрла лоб, словно вспоминая что-то важное. – Эти му…. на мозговом штурме даже названия не придумали. Оставили три варианта: «Диалог под берёзами», «Двое в берёзах», «Берёзовый сок»… Тьфу!

– «Берёзовая роща»! – твердо сказала Валя.

– Как? «Берёзовая роща»??!! – аж вздрогнула Ада. – По рекламному звучанию чистенько. «В берёзовой роще, на берёзовую рощу, после берёзовой рощи…» Умница! Как ты такое придумала?

– Долго объяснять.

Возвращалась в растрёпанных чувствах, с одной стороны, уже захотелось попробовать себя на телевидении, с другой – осознала, насколько это чужая территория. Она не умеет вязать из фраз такие ироничные петли, как Ада.

И, сравнивая Соню и Аду, поняла, что Соня живёт, как пишет акварели, и раздаривает, а Ада рисует ярким тяжёлым маслом и выгодно продаёт каждый мазок. С ней надо быть настороже, но как не устоять против ломового обаяния и натиска? В конце концов, Вика будет при деле, а, как говорила бабушка, от добра добра не ищут.

13 сентября страна снова замерла у телевизоров – обстреляли посольство США со стороны Новинского бульвара. Кумулятивная граната, выпущенная из арки дома 18, прожгла стену на шестом этаже. Никто не пострадал, но СМИ зашумели, словно началась Третья мировая.

Политологи уверяли, что это протест против натовской бомбёжки боснийских сербов, хотя о самой бомбёжке по телевизору говорили меньше, чем об обстреле посольства. Кого-то история радовала, кого-то возмущала, кого-то смешила. Ведь как стрелявший привёз на Садовое кольцо такое оружие и шарахнул по посольству, где в каждом миллиметре по камере наблюдения?

Больше всех переживала Вика, снова лежала лицом к стене, виня себя, что не предсказала этого с помощью бубна. Хотя дело, конечно, было не в обстреле посольства, а в том, что собственная мать готова вышвырнуть её из дедушкиной квартиры.

Валя поделилась этим с Юлией Измайловной, и та предложила:

– Пусть погостит с Эдиком у моей питерской родни, у которой Соня пряталась от милиции. Нет ничего красивее золотой осени в Питере, а старикам радость! Прямо сегодня позвоню и договорюсь.

Питерская родня тут же дала согласие. Вика сперва удивилась предложению, а потом запрыгала от радости, ведь целью её прежних поездок туда была вовсе не золотая осень. На следующий день после окончания приёма Эдик стал собирать в дорогу сумку и, судя по задаваемым Вике вопросам, делал это самостоятельно впервые в жизни.

Маргарита рыдала и билась, словно у неё отнимают грудного младенца. Пила сердечные капли, хотела вызвать «Скорую», но, к сожалению, пульс и давление были как у космонавта.

– Грязный поезд! Бандитский город! – бросалась Маргарита на тушу Эдика, размазывая слёзы. – Чужие люди!

А он отпихивал её,