У подножия лестницы сидел на трехногой табуретке стражник. Он встал, только когда увидел короля, да и то с плохо скрываемой неохотой. Нарочито медленным шагом повел гостей. В кордегардии начальник тюремной стражи поклонился королю, поглядел на крюк и с трудом скрыл улыбку. Похоже, он догадывался, кого из узников желает навестить король.

– Сюда, ваше… величество.

Тюремщик отпер дверь камеры. Костис шагнул вперед и преградил королю дорогу. Дождался, пока войдут двое королевских гвардейцев, потом вошел сам. Но узник не представлял опасности. Он лежал, прикованный, на каменной скамье. Но эти цепи, равно как и охрана, в качестве меры предосторожности были совершенно излишни. В камере воняло клоакой и рвотой, и, когда открылась дверь, узник не шелохнулся, даже не повернул головы. На подбородке торчала отросшая борода, в остальном лицо было темным от синяков. На груди крест-накрест лежали руки, одна ладонь почернела и распухла. Пальцы были толстыми, как сосиски, и Костис отвел глаза. Узник лежал на скомканном плаще. Возможно, когда-то он им и укрывался. Узнав расшитую ткань, Костис оторопел.

Он повнимательнее присмотрелся к узнику, лежавшему на скамье. Даже зная, кто это, Костис не мог разглядеть в избитом посиневшем лице ничего напоминающего о самоуверенном секретаре архивов, однако тряпка под ним, несомненно, являла собой то, что осталось от щегольского плаща Релиуса.

Костис отступил в сторону, впустил короля и занял место у двери.

– Стул, – приказал король. Окинул взглядом узника и велел Филологосу: – И воды. Принеси из кухни.

Филологос поспешно удалился.

Принесли стул, и тюремщик напыщенным жестом поставил его возле короля.

– Если вы желаете чего-нибудь еще, ваше…

– Я желаю, – ровным голосом перебил его король, – никогда в жизни тебя не видеть.

Самодовольную снисходительность тюремщика как рукой сняло. Он попятился к двери. Лакеи многозначительно переглянулись. Эвгенидес сел на принесенный стул и осторожно откинулся на спинку.

– Итак, Релиус, – заговорил он наконец, – ты готов обсудить возможности твоей королевы?

Вопрос прозвучал странно, словно эхо без источника звука. Можно подумать, когда-то Релиус задал этот вопрос королю, а тот переадресовывает обратно ему. У Костиса по спине пробежал холодок.

Со скамьи, где лежала неподвижная фигура, долетел шепот.

– Я так и знал, что рано или поздно ты придешь. Чтобы отомстить, – проговорил Релиус.

– Не было настроения.

– Я слышал. Слухи доносятся даже сюда.

– Помню. – Король обвел взглядом камеру, словно вновь знакомясь с ней. – Почти такая же. Не помню, была ли койка, может быть, я ее просто не заметил. Знает ли она, что после ее ухода ты вернулся допросить меня?

С каждым мгновением Костису все сильней становилось не по себе. Релиус допрашивал короля. Когда тот сидел в аттолийской тюрьме, Релиус выуживал у него сведения о королеве Эддис.

«Иду в дворцовую тюрьму отвести душу. Я это заслужил».

Костис переглянулся с остальными гвардейцами в камере. Это были ветераны. Они уже видали такое. И тоже не хотели здесь находиться.

Релиус едва заметно покачал головой:

– Тогда она еще не желала ничего знать.

– И у тебя хватило ума не рассказывать ей позже?

– Да. Хотя она наверняка догадывалась.

– Я тебе что-нибудь рассказал? – как бы между делом полюбопытствовал король.

Костиса пробила дрожь.

– Нет, – ответил Релиус. – Ты умолял на демотическом языке. Что-то бормотал на архаическом. Надо было бы надавить на тебя сильнее, но я боялся, что ты не выживешь. А она хотела сохранить тебя в живых. – Архивариус наконец повернул голову к королю. – Жаль, что я тебя не прикончил.

– Храбрые слова, Релиус.

– Нет тут ни одного храбреца. Одни глупцы. Ты пришел послушать, как я буду молить о пощаде? Буду. Уже молил. Ты же знаешь эти слова. – На его глазах выступили слезы, голос задрожал. – Прошу вас, не надо меня больше мучить. Прошу. Умоляю, не надо.

Король отвернулся.

– Не знаю, был ли я когда-нибудь храбр, – прошептал Релиус. – Но если бы я знал, что ты вернешься, прикончил бы тогда.

– Если бы ты знал, что рано или поздно я окажусь там, где я есть, а ты вот здесь? Как неожиданно после стольких лет службы королеве, правда?

– В том, что я здесь, ничего неожиданного нет. Неожиданно лишь то, что ты тоже явился сюда. Думаешь, я с самого начала не понимал, что закончу свои дни здесь?

– Стал бы ты служить ей, если бы знал?

– С радостью, – прохрипел секретарь и судорожно вздохнул, нарушив хрупкое равновесие между болью во всем теле и способностью ее терпеть.

Король подался вперед, и Релиус вскрикнул, но он лишь подложил ладонь под голову архивариусу и приподнял, а крюком поправил плащ. Опустил голову Релиуса на это подобие подушки.

Вернулся Филологос с кувшином воды.

Сотис взял у него кувшин и, повинуясь знакам короля, поднес к губам Релиуса. Секретарь отпил глоток. Но не успел сделать еще один, как король уверенно заявил:

– Теперь ты, наверно, ненавидишь ее.

Релиус выпучил глаза. Поглядел на короля и нарочито выплюнул такую желанную воду. Попытался поднять голову и заглянуть королю в глаза.

– Если бы я даже провел здесь пятьдесят лет, – проговорил он, задыхаясь, – и она освободила меня, я бы приполз к ее ногам и снова стал служить ей.

Король покачал головой – восторженно и недоверчиво:

– Не может быть. После всего, что она с тобой сделала?

– Я сам учил ее этому.

– Значит, все равно стал бы служить ей?

– Да.

Восторг и недоверие исчезли без следа. Король подался ближе.

– Я тоже, – произнес он так тихо, что Костис едва расслышал. Релиус не нашелся, что ответить, лишь смотрел широко распахнутыми глазами.

– Чего ты хочешь от меня? – прошептал он. Из глаз покатились слезы. – Пришел отомстить? Я не могу тебе помешать. Действуй же. Ты теперь можешь делать все что хочешь. Никто тебя не остановит.

– Я хочу, чтобы ты мне поверил.

– Нет. – Дыхание стало прерывистым – Релиус тщетно пытался совладать с рыданиями, сотрясавшими израненное тело. Лицо скривилось от боли.

Король сдвинулся на самый край стула, склонился еще ниже к уху Релиуса. Костис не слышал его слов, зато услышал вскрик Релиуса:

– Да какая разница, верю я тебе или нет, если меня скоро не будет в живых? Как Телеуса.

Король откинулся на спинку стула и скривился от боли в боку:

– Значит, ты слышал еще не все. Она помиловала Телеуса.

– Лжец! – закричал Релиус. – Лжец!

– Да, я, конечно, лжец, – не стал спорить король, повернул голову и прислушался к шагам, приближавшимся по коридору. – Но сейчас я говорю правду и могу это доказать. Если я не ошибся – а это вряд ли, – то вот эти ноги, которые так сердито топают сюда, принадлежат самому капитану.

Король не ошибся. На пороге появился капитан со взводом гвардейцев. Он вошел и остановился возле королевского стула.

Капитан не сказал ни слова. Лишь протянул королю свернутый листок бумаги.

– Дай-ка угадаю, – сказал король. – Моя королева разжаловала Энкелиса и вернула тебя на прежний пост, и первое твое задание – отвести меня обратно в постель. Так?

Он одной рукой развернул лист бумаги, расправил на колене и прочитал.

И улыбнулся:

– Я избавлю тебя, Телеус, от тяжкой необходимости сопроводить мое бренное тело обратно в постель. Вместо этого закончи здесь то, что я начал.

Телеус вздрогнул от ужаса и отвращения. Поглядел на Релиуса, и ужас на лице сменился глубоким горем. Релиус ответил взглядом, в котором не было ни крохи надежды. Телеус остался жив только потому, что за него вступился король, и поэтому прекрасно знал свой долг.

– Я к вашим услугам, ваше величество, – произнес он, хоть его и мутило.

Эвгенидес встал со стула, обернулся к Телеусу и увидел его лицо:

– Капитан, ты меня не так понял. Я его помиловал.

За последние часы на долю Телеуса выпали и собственная неудача, и неминуемая гибель, и потеря лучшего друга, и спасение от руки человека, которого он презирал, и теперь его силы иссякли. Он возразил королю:

– Ее величество приговорила его к смерти.

Эвгенидес, раненый, усталый, окруженный стенами и вонью тюрьмы, в которой он когда-то потерял руку, в ответ прорычал без малейшего намека на насмешку:

– Король я или нет?

И подобно тому, как все быстрее и быстрее разрастается трещина в плотине, выпуская наружу бурлящие потоки воды, так и голос Телеуса, глубокий бас, от которого дрожали стены крохотной камеры, с каждым словом подымался все выше, пока наконец его крики не донеслись даже до парадного плаца.

– Да какая разница, король ты или не король! – орал он. – Думаешь, твоих приказов тут кто-нибудь слушается?

Он кричал что-то еще, но смысл его слов потонул в ответном крике короля. Тот заорал в ответ, столь же яростно и нечленораздельно, и слова их рикошетом отскакивали от стен и перемешивались в бессвязную какофонию, от которой Костису хотелось зажать уши. Телеус раздувался от ярости, а король кипел ею. И пусть Телеус был на голову выше короля, пусть он хотел подавить его чисто физическим превосходством, ему это не удалось. Король