– С собой, с собой, – рассмеялся участковый. – Вот ведь трусиха. Пошли, пошли. Мне еще в школу и в детсад. Надо отчет в город посылать. А вы что такая закутанная? Болеете?

– Ангина.

– Ангина – дело серьезное. Ну пошли по-быстрому, туда-сюда глянем. Служба…

– Тут вчера дядя Ваня приходил, преступника искал, – сообщила Ирина Надежде на следующий день. – Тебя не было, пришлось с ним рыскать по углам. Испугал меня.

– Ой, не смешите, Ирина Викторовна, преступника они ищут! Да никто не ищет, только вид делают. В городе рассказывают, что этот «предприниматель» сам хорош, нечист на руку, он давно у полиции под подозрением. Будут они для него стараться! Это у нас дядя Ваня такой ответственный, а в других деревнях и пальцем не пошевелят. Еще и неизвестно, была ли кража. Этот тип, бизнесмен занюханный, может, и врет.

– Зачем ему врать?

– Да мало ли? Может, он от кредиторов спасается или что – вот и врет, ограбили, мол, меня, денег нет. Таких бизнесменов самих сажать надо, больно много их развелось…

Ирина не стала рассказывать Аркадию о том, что известие о преступлении уже докатилось до Ключей, и о том, как осматривала с дядей Ваней Дом культуры, притворяясь испуганной овечкой и прячась за мощную спину участкового. Зачем нервировать больного? Ее дело было – лечить и поскорее вылечить. Она мучила несчастного бесконечными полосканиями, впихивала в него таблетки, морс, чай и бульон и успокаивала себя словами всезнающей Надежды: никто вора не ищет, только делают вид. И осторожно, с опаской пыталась мысленно оправдать преступника: потерпевший – сам вор, поэтому так ему и надо. Впрочем, никакого конкретного подтверждения этой мысли пока не поступало.

На третий день больному стало лучше. Ирина дала ему на завтрак жидкую манную кашу и исподволь наблюдала, как он с отвращением погружает в тарелку ложку и, словно старик, мнет ее содержимое во рту. А потом глотает, не кривясь и не морщась. Значит, горло не болит, он просто не любит кашу. Ей надоело смотреть на это безобразное, тягучее измывательство над благородным и полезным продуктом, она села на кровать, взяла у Аркадия тарелку.

– Кто так ест? А ну-ка пошевеливайтесь, – и запихнула ему в рот полную ложку каши. – Такая вкусная каша, на молоке, с маслом и сахаром, а вы капризничаете.

– Вы не ошиблись? – слабо улыбаясь, спросил он. – Я ведь не дитя малое, сам съем, без прибауток.

– Вот именно – как дитя. Это меня и бесит. Горло ведь не болит?

– Почти, – сказал он, сглотнув для проверки. – Спасибо вам, Ира, только кормить меня не надо, я как-нибудь сам.

– Плохо у вас получается. Давайте: за маму, за папу…

– Нет у меня мамы и папы.

– Ну тогда за меня, что ли. Или за себя, вам надо окрепнуть, а манная каша – прекрасное средство для наращивания мышечной массы.

Он поел, отвернулся к стене и лежал тихо, неподвижно – не то спал, не то просто думал о своем. Ирина занималась домашними делами: убрала комнату, сварила бульон, куриные котлеты на пару, картофельное пюре. Потом она опять мучила больного лекарствами и, пренебрегая его возражениями, кормила с ложки, приговаривая: съев котлету и бульон, погружусь в здоровый сон.

– Это еще что такое? – щурясь, спросил он.

– Стихи собственного сочинения, специально для вас.

Он робко прикоснулся к ее руке, слегка погладил.

– Вы удивительная женщина, – и снова отвернулся к стене.

Вечером она смотрела свой нервный, подрагивающий и подмигивающий телевизор в зеленых тонах, а Аркадий повернулся на спину, лежал с открытыми глазами и наблюдал за ней. Потом сказал:

– У меня есть к вам просьба, довольно нахальная, правда, – и замолчал смущенно.

– Продолжайте, слушаю вас, больной.

– Неудобно как-то…

– Говорите, чего вы боитесь?

– Я не трус, но я боюсь… В общем, я тут лежу три дня. Потею… Короче говоря, не могли бы вы нагреть воды? Помоюсь немного…

Ирина в раздумье смотрела на него.

– Вряд ли вы осилите помыв. Но вы правы. Я вам помогу.

– Нет, нет, ни в коем случае. Вы только нагрейте воды, а я уж сам. Я почти здоров.

Не имело смысла пререкаться, надо было действовать. Она жарко натопила печь, нагрела воды в большом баке, принесла все необходимое для мытья, поставила две табуретки, на одну водрузила таз.

– Садитесь сюда, наклонитесь, я помою вам голову.

– Нет, пожалуйста, не надо. Я справлюсь.

– Вряд ли. Вы утонете в тазу, а я потом отвечай. Наклоняйте голову и не плачьте, если мыло попадет в глазки. Мы их быстро промоем.

– Удивительная женщина, – прошептал он.

У него были каштановые с легкой рыжиной волосы, густые, шелковистые и немного вьющиеся. Конечно, длинные, до шеи – богема, одним словом. Ирина нежно перебирала пальцами намыленные пряди, а потом смывала пену, немного дольше, чем требовалось, с удовольствием прикасаясь к чистым поскрипывающим волосам. Потом она набросила ему на голову полотенце и быстро-быстро сменила воду.

– Приспустите-ка трусы.

– Что вы делаете?! – ужаснулся он.

– Борюсь за соблюдение вашей личной гигиены, – она намылила губку и ласково провела ею по его груди, рукам, спине, поражаясь красоте его мускулистого тела, нежности кожи и негустого волосяного покрова на груди.

– Хватит, хватит, – торопливо шептал он.

– Наклонитесь над тазом пониже, – не обращая внимания на его причитания и стоны, сказала она и легонько ополоснула его из кувшина. – Ну вот, а вы плакали. Теперь мы чистенькие. Почти, – и укутала его полотенцем. – Как же нам быть? Переодеться-то не во что, – она подбежала к шкафу. – А, вот. Это моя старая футболка, очень старая и растянутая. Влезете?

– Трусы свои мне тоже уступите?

Она замерла с открытым ртом. Где же взять ей мужские трусы?

– Не огорчайтесь. Я человек более или менее аккуратный, уезжал из Питера как минимум на три дня. Так что, как всякий командировочный, прихватил с собой сменные трусы и носки. Они там, в рюкзаке. Майка, кстати, тоже имеется… А теперь еще немного воды, пожалуйста, и оставьте меня наконец в покое. Отвернитесь.

– Соблюдайте осторожность, – приказала она, отворачиваясь…

Она постелила свою постель на диване, готовилась лечь и, как обычно, почитать на ночь. Напоследок подошла к нему – еще раз смазать горло. Он лежал на чистой наволочке, блаженно улыбаясь, положив расслабленные руки поверх одеяла.

– Вы знаете, – сказал он, – мне очень понравились водные процедуры. С удовольствием повторил бы.

– Правильно. А я потом опять буду елозить по полу тряпкой. Как бы не так! Открывайте рот и не говорите глупостей.

Он безропотно подчинился, потом неловко схватил ее за руку.