подумала Сара Агамемниан, заставляя себя быть оптимисткой, но без особого энтузиазма. Ее перья, пух на лице и крыльях, которые без ущерба выдерживали контакт с огнем и высокотемпературными потоками воздуха, недолюбливали соприкосновение с водой, легко намокали и обвисали, транслируя в адрес плоти неприятные, исполненные усталости и дрожи послания. «Это меня очистит», – добавила она и попыталась заняться самовнушением, дабы полюбить дождь. «После печи я вся покрыта грязью; чего доброго, изгваздалась с ног до головы в дегте».

И тут она набрела на поселение, которое где-нибудь на севере могло бы получить громкое звание городка. Табличка, установленная перед первыми его жилищами, гласила, что называется оно Блэк Виллидж. Это было сумрачное место, занавешенное пеленой ледяных капель, и трудно было вообразить, что кто-то спит за его стенами и темными окнами – впечатление запустения и безлюдья было столь сильным, что в качестве его обитателей на ум приходили только истощенные старики со старухами или бобыли-покойники. Вереница приземистых домов слева, такая же справа, несколько неоновых вывесок над пустыми парковками. Автозаправочная станция с погашенными огнями. Бакалейная лавка с опущенным железным занавесом, над фасадом которой все равно горели три мрачных светильника. Мотель, который сине-белым, местами мигающим курсивом сообщал потенциальным путешественникам, что примет их в любое время дня и ночи и носит симпатичное название Новый Мотель Блэк Виллидж.

«Новый Мотель Блэк Виллидж, – подумала Сара Агамемниан. – Остановлюсь-ка здесь, пока не рассветет».

Она обошла заведение, убедившись, что на стойке регистрации царит запустение, а все ключи висят на своих местах, взломала дверь и наугад выбрала один из них, сняла с доски остальные и, захватив с собой несколько, бросила оставшиеся в ящик, чтобы не выдавать сразу злонамеренному следопыту номер занимаемой комнаты, потом снова вышла на дождь, вновь, как учили, заперла дверь, чтобы не оставлять следов, проследовала по ближайшей галерее и в конце концов вошла в 35-й номер, который выбрала не совсем наугад. Она любила нечетные числа, тем паче кратные семи.

В комнате пахло грязным паласом, носками коммивояжера и моющими средствами на жавелевой воде. Она заперла дверь на засов и для безопасности набросила цепочку; не зажигая света, обошла комнату, удостоверилась, что там имеется вполне пристойный душ и туалет, и, успокоенная, отряхнулась, рассеивая вокруг скопившуюся в перьях влагу. «Могло быть и хуже, – подумала она. – Подожду здесь, пока не прекратится дождь, а на рассвете – в город. Добуду оружие и отправлюсь. Займусь там Макдугласом».

Она зашла в ванную и покопалась на полках из древесностружечной плиты. Раскопала два махровых полотенца, маленькое мыльце, но никакого оружия. «Будто был шанс подцепить здесь пистолет. Мечтать, милая моя, не вредно».

Она замерла напротив зеркала. Несмотря на темноту, она видела себя: элегантная масса белых перьев, почти без пятен сажи, тонкое лицо, пушок на котором вновь распушился, на левой ключице, у самого основания крыла, чуть обуглившаяся зона. «Мечтать, милая моя, не вредно», – повторила она про себя.

Затем она приготовилась дожидаться утра. Подошла к оконному проему, отодвинула занавеску, чтобы придвинуться к стеклу, и оперлась о кирпичную перегородку. Она не шевелилась. Снаружи все тонуло в темноте, лишь в двадцати метрах сквозь нарастающую толщу дождя с трудом прорывался свет от фонаря над стоянкой для мотоциклов. Вода шумно хлестала по двору и, при более сильных порывах ветра, начинала стучать по стеклу. Так прошло два часа. Если не считать водоворотов дождя, в ночи ничто не двигалось. Сара Агамемниан, зная, что ей не понадобится спать вплоть до возвращения с задания, спокойно изучала пейзаж. Ее не клонило в сон, она хранила бдительность и размышляла о своей цели, об этом самом Макдугласе, на которого ее навела Служба действия и у которого в рукаве куда больше уловок, чем у любого нормального человека.

Прокручивая в голове те препятствия, которые ей надо будет преодолеть, прежде чем она доберется до Макдугласа и его обезвредит, Сара Агамемниан увидела, как во дворе появился какой-то силуэт. Это был мотоциклист в кожаном комбинезоне. С него ручьями стекала вода, свет фонаря серебрил его силуэт, и он заметил ее за стеклом. Она не стала прятаться за занавеской. Он направился к ее комнате, подняв, словно в знак приветствия, руку. «А что, если этот тип – первая из ловушек, расставленных Макдугласом?» – подумала Сара Агамемниан.

Она подождала, пока мотоциклист не подойдет к окну на метр, чтобы

33. Йабадгул как-то там

Женщина была почитай что слепой. Ее бесподобные изумрудно-зеленые глаза позволяли разве что уловить разницу между солнцем и луной или обнаружить самые существенные препятствия, которые могли встать у нее на пути, стены, например, или деревья, или буйволов, когда она шла по сельской местности. В остальном она доверялась слуху, а также Моогле, разумному зверьку, которого она днем и ночью носила на поясе, который жил с ней в симбиозе и вел ее сквозь лабиринты напастей. Моогле постоянно описывал ей мир, телепатически или на словах, а чаще смешивая эти две техники. Благодаря этой постоянной поддержке женщина шла бодрым шагом посреди проезжей части, по уходящей вдаль широкой магистрали, которая вела к госпиталю. Она узнала, что там комиссия заслушивает кандидатов на то, чтобы отправиться по ту сторону, собрать там как можно больше сведений и вернуться назад, и почувствовала, что вполне созрела для миссии подобного рода.

Ее звали Сарайя Абадгул. Она была молода, от силы тридцати пяти лет, но так долго жила в экстремальных условиях и в критическом окружении, среди кочевников, нищих, беженцев и осужденных на смерть, что внешне выглядела скорее как старуха. Она выглядела на твердые восемьдесят, с потрескавшимся и почерневшим от десятилетий мытарств лицом. Поскольку мысль о том, чтобы прельщать мужчин, никогда не приходила ей в голову, а сексуальность, напротив, с юношеских лет вызывала у нее ужас, она безо всякой печали принимала износ своего лица. Ее ничуть не беспокоило, что она похожа на старую голодранку, уже почти и не женщину. Это по меньшей мере позволяло ей не быть изнасилованной при первом удобном случае сотоварищами по несчастью или дортуару.

– Осторожнее на следующем шаге, – предупредил Моогле.

Но предупреждение немного запоздало, и Сарайя Абадгул по колено провалилась в иссохшую рытвину. Грязь спеклась здесь в своего рода корку, которая предательски слилась с окрестной почвой, и прямо под ней образовалась наполненная пылью яма величиной с огромную лохань. Такие ловушки встречались сплошь и рядом и были типичными для этих мест. Воздух постоянно разносил мучнистый песок, крохотные чешуйки слюды, которые скапливались в выемках на дороге. Перед рассветом влага, приносимая сюда с моря, оседала на поверхности ловушек, потом, когда она исчезала под натиском одуряющей жары, земля затвердевала слоем в несколько миллиметров. И ничто более не говорило прохожему о наличии западни.

Сарайя Абадгул не вывихнула себе лодыжки и, смакуя ощущения от набившейся в обувь горячей пыли, не спешила выбираться из ямы, но тут ее потревожила подоспевшая к месту происшествия ватага сорванцов. Беспризорники, самому старшему из которых было, надо думать, лет одиннадцать-двенадцать, сбились перед ней в полукруг и покатывались со смеху. Моогле пробормотал, что были они чумазыми, в лохмотьях, и били себя по бокам, как шимпанзе, поднимая вокруг клубы желтой пыли. Сарайя Абадгул навострила уши и насчитала семерых, четырех мальчишек и трех девчонок.

– Справа еще восьмой, – поправил Моогле. – Нагибается. Он молчалив и замкнут, не смеется вместе с остальными. Он нагибается за булыжником.

По-прежнему завязшая в песке Сарайя Абадгул крутанула свой посох из розового дерева, чья древесина тверда как металл, и семеро хулиганов подались назад, сменив хохот на ропот. Восьмой, тот, который нагибался и теперь держал в руке камень, выпрямился, улучил удобный момент и метнул свой снаряд.

– Летит тебе в правую щеку, – оповестил Моогле.

Сарайя Абадгул отклонилась в сторону и тут же почувствовала у виска поднятое камнем дуновение вкупе с весомым запахом выжженной земли и уличных клещей. Надо же, подумала она, ну и подонок этот сопляк. Ему нужен хороший урок.

Одним усилием бедер и икр она выбралась из ямы с пылью. Вся ребятня уставилась на нее, не зная, что и думать. Маленькая ватага грязных и жестоких сирот, способных на все, чтобы выжить и помешать жить другим. Они оторопели от силы и ловкости этой женщины в отрепье и, ничуть не жалея о том, что над ней насмехались, отступили на шаг, чтобы оказаться вне досягаемости ее посоха, продолжая там злобно гримасничать. Самый опасный, тот, что запустил камнем, внезапно понял, что напал на кого-то совсем не такого безобидного, как оборванная старушенция.

– Эй, – глупо пробубнил он. – Вы видели эту