с ними остановилась машина. Из нее никто не выходил. Фары освещали превратившуюся в реку мостовую. Машина медленно сманеврировала, развернулась и уехала. Неподалеку копошились девица с парнем. Девица помогала парню усесться в водосточный желоб, как будто было существенно, чтобы его зад был еще мокрее, чем на тротуаре. Девица ничего не говорила, парень покачивал головой и бормотал какие-то слоги, которые полностью перекрывал шум дождя.

– Мне посоветовали позвонить Керригану, – разжевывал Гронден, как будто имел дело с полным дебилом или с глухим. – Нельзя ли передать ему трубку?

К огромной досаде Грондена, старуха спросила у него, кто, собственно, у телефона, и именно в этот момент вновь появилась машина и затормозила прямо перед полицейскими, подняв брызги, обильно оросившие оба тела. Никто не вышел из машины, чтобы взглянуть на мертвых вблизи. Зато убийца, который, должно быть, все это время прятался за кустами, выбрался из своего укрытия и быстро зашагал по тротуару. Он обогнул неподвижных жертв, дошлепал до машины, открыл заднюю дверь и залез внутрь.

В тот же момент старуха сменила тон.

– Отвали, урод, – сказала она и повесила трубку.

Машина

29. Квантц

В то утро Уран Квантц проснулся в холодном поту, и, хотя из открытого окна его ласково обдували горячие и тяжелые порывы ветра, по его телу пробежала дрожь. Его кожа была влажной, но не то чтобы слишком. Ручейки пота составляли часть его сна. Ему приснилось, что он опоздал на междугородный автобус. Он бежал сзади, в дорожной пыли, которая становилась все менее и менее густой. И автобус удалялся, удалялся, исчезал за дорожным бугром и больше не появлялся.

Квантц вылез из постели и вышел на кухню. Было еще очень рано, скажем, сразу после рассвета. Не пела ни одна птица. Во дворе никого не было. Собака хозяина постоялого двора подошла, чтобы, помахивая хвостом, обнюхать его ноги, вернулась к дому своего хозяина и там улеглась. Теперь руки Квантца пахли псиной, облезлой мордой и черноватыми боками грязного пса.

Квантц вытащил из колодца ведро воды и направился с ним в закуток, который хозяин накануне высокопарно указал ему в качестве умывальной комнаты. Он полностью разделся, умыл лицо, потом вымылся с ног до головы, экономя воду, чтобы в конце было чем намылить волосы, то, что осталось у него от волос, а потом ополоснуться, опрокинув ведро на себя.

Он был весь в пене, когда услышал, как с другой стороны от постоялого двора сигналит автобус, и, пока торопливо обливался холодной водой и в спешке подбирал одежду, чтобы напялить ее прямо на мокрое тело, автобус, который остановился совсем ненадолго, снова тронулся с места и набрал скорость. Так и виделся дым, выплевываемый выхлопной трубой, облачко пыли, разлетающийся гравий, смутный и тряский силуэт автобуса, разноцветный бесформенный багаж на его крыше. Затем урчание мотора затихло где-то вдалеке.

Квантц не стал заново раздеваться, чтобы обсохнуть. Жар поднимался от земли и обещал с восходом солнца стать еще сильнее. Брюки и прилипшая к спине рубашка в конечном счете освежали его. Он не успел обуться и как раз вытирал ноги, когда подошел хозяин. Они посмотрели друг на друга, хозяин с туповатым безразличием, Квантц с недовольным выражением лица, поскольку накануне тот заверил, что автобус ни за что не придет до полудня.

– Автобус ушел, – сказал хозяин, помолчав несколько секунд.

– Знаю, я слышал, – сказал Квантц сердитым тоном.

– Ну вот, вы на него опоздали, – прокомментировал хозяин.

Он был похож на заводчика яков или верблюдов, но у него на лице не отражались ни тайна, ни стойкость перед лицом судьбы, ни унаследованные от предков навыки, которые зачастую нужны на высокогорных плоскогорьях, его лицо светилось только упертой глупостью, возможно питаемой толикой скрытого злорадства, подобная смесь тоже не так уж редка среди того, что осталось от человеческой или человекообразной популяции. Я с самого начала говорю о нем как о хозяине постоялого двора. Он именно так представился Квантцу, когда с наступлением ночи тот заприметил горстку домишек, которая заронила в него надежду, что с пустыней покончено. Однако формулировка «хозяин постоялого двора» с ним не очень-то вязалась, как не заслуживали звания постоялого двора и эти разношерстные грязные лачуги, развалины крохотного старого хутора. Несомненно, правильнее было бы звать хозяина этого двора по имени. Так я и буду впредь делать. Хозяина звали Джабраев.

– Больше не стоит здесь ждать, – вновь завел Джабраев, позволяя промелькнуть в своем взгляде толике презрения.

Квантц пожал плечами. Он кончил завязывать шнурки. Встал. У самой земли жара была еще сильнее.

– А следующий, когда будет следующий? – спросил он.

– Следующий что?

– Следующий автобус, когда он будет?

Джабраев надолго уставился на лицо Квантца, сосредоточившись на носу или лбу и избегая его взгляда. Было видно, что он воспринимает собеседника как непонятное, не слишком заслуживающее доверия существо, от которого следует как можно скорее избавиться.

– Следующий автобус, – заставил он себя повторить.

– Да, – сказал Квантц.

Два человека, лицом к лицу. Белесое небо было чуть позолочено на горизонте, в той стороне, где исчез автобус. Из земли сочился ночной жар, она была готова растрескаться под домогательствами белого дня. Два человека или что-то вроде. Один, Квантц, рассержен, редкие пряди седеющих волос прилипли ко лбу, распахнутая рубашка налипла на тело, высок ростом, очень худ, в целом похож на героя снятого кайакоями кайакойского фильма. Другой, Джабраев, довольно полный и рыхлый, настолько идиот с виду, что Квантц уже успел задуматься, не притворяется ли только он кретином, ведь выживание в одиночку в столь негостеприимных краях как-никак предполагает существенную дозу интеллекта.

– А, это… не знаю, – сказал Джабраев.

– Не знаете, – эхом откликнулся Квантц.

Его подавленность настолько бросалась в глаза, что другому стало его жалко, и он счел нужным довершить свой ответ.

– В любом случае в четверг, – прикинул он. – В четверг в тот же час, во всяком случае до полудня. Но когда, не могу сказать. В четверг, как сегодня.

– На следующей неделе?

– Ну не, не так, нет. Не на следующей.

– Ну а когда тогда?

Джабраев нахмурил брови. В первый раз за последнюю минуту его лицо отчетливо изменилось. Подобная мышечная активность явно о чем-то свидетельствовала. О прогрессе в ментальном процессе.

– До этого далеко, – сказал он. – Тридцать три или тридцать четыре года. Надо будет свериться по расписанию.

– Подождите, – сказал Квантц. – Вы хотите сказать, что в ближайшие тридцать три года автобуса не будет?

– Тридцать три или тридцать четыре. Зависит от расписания. Надо пойти свериться.

Квантц уставился на физиономию хозяина. Он все еще тешил себя надеждой уловить на ней шутливую искорку. Тот вот-вот разразится смехом, хлопнет его по плечу, предлагая посмеяться над той благоглупостью, которую только что сморозил. Но нет. Ничего подобного.

Солнце готовилось отделиться от горизонта. Оно было белым, как и небо вокруг него. Предельно подчеркнутые тени вытянулись позади вспученностей пейзажа, позади одиноких кустов, позади комьев земли, превратившихся с течением столетий в кирпичи. Хозяйский пес поднялся, задрал лапу над грудой досок. Все предвещало убийственную жару, но утро стояло прекрасное. Для постороннего наблюдателя, как часто бывает, просто распрекрасное. Но пойди найди этого наблюдателя. Квантц и Джабраев были отнюдь не на киноэкране, не в кадре кайакойского или какого другого фильма. Они были далеко от любого затемненного зала, их окружала реальность, в кругу раскаленной земли, обливаясь потом, они вдвоем были совсем одни.

– Так что будет время обернуться назад, – сфилософствовал Джабраев.

– Ну да, так и есть, – скривился Квантц.

Джабраев повернулся к нему спиной, свистнул, подзывая собаку, и пес вместе с хозяином убрались в одну из уцелевших лачуг. Их, таких лачуг, не считая полуразрушенной хибарки, в которой провел ночь Квантц, было четыре. Пса звали Мальчуган. Он был стар и грязен, но звали его Мальчуган.

Квантц покопался в своем мешке и вытащил остатки пеммикана, которые раскрошил у себя на ладони и медленно пережевывал добрую четверть часа; потом он пошел глотнуть воды из-под крана и немного прогулялся вокруг развалин хутора. Потом вернулся к дремавшему в тени стены Джабраеву и спросил у него, где можно ознакомиться с пресловутым расписанием, о котором шла речь на рассвете.

– В ближайшем городе, – ответил Джабраев. – В той стороне, куда уехал автобус. Можно пешком.

– Хорошо, – сказал Квантц. – А как это далеко?

– Ну…

Квантц решил не проявлять нетерпения. В конце концов, если он поссорится с хозяином постоялого двора или настроит его против себя,