А еще по несколько раз на день меня навещали. Тетя Надя и дядя Костя, что понятно. Фельдманы, что куда ни шло… Лидия Сергеевна, шутник-Ринат и молчаливый Артем. Что совсем ни в какие ворота не лезло. Я не понимала, зачем им меня проведывать. Правда. Одно дело – Машка. Это их внучка, единственная племянница, но я? Каким я к ним боком?

Машенька в инкубаторе:

О господи, дай мне сил! Что тут непонятного, мама? Они - наша семья! Семья, понимаешь? А в настоящей семье как? Правильно! И в горе, и в радости… В нормальной семье. Не в такой, как была у тебя в детстве.

И зачем из моей выписки было устраивать… черте что? С цветами, объятьями и домашними посиделками. Самое смешное, что никто вроде бы не протестовал, что я решила вернуться к себе домой, а не к Орлову. Но каждый, я это чувствовала, каждый воспринимал это мое желание как блажь, которая непременно пройдет. К Машиной выписке. Или к Новому году. Прогнозы разнились. Я бы даже не удивилась, если бы на это делались ставки.

- Они обращаются со мной, как с душевнобольной! – жаловалась я в Зуме Любе.

- Ну, а что ты хочешь, милочка? В их представлении – ты бесишься с жиру.

- А в твоем? – пожевала я губу. – Вот ты бы стала жить с мужиком, который тебя не любит?

- Не знаю. Долгое время я мечтала хоть о каком-то мужчине. Иной раз так тоскливо было, что я согласилась бы на любого. Даже самого плохонького. Лишь бы он только был, знаешь? Сейчас-то я понимаю, как это глупо. Но ведь куча баб именно так и живет. Просто у тебя совсем другая история. Другой опыт.

Я качнула головой. Да… У меня другой. Может, если бы не Саша, я бы и согласилась. В конечном счете, нет ничего плохого в партнерских браках. Точнее - союзах. Брак мне Миша не предлагал. Только съехаться. А вернее - он поставил меня перед фактом.

- Слушай, а ты в свидетельство его будешь отцом записывать?

- Конечно. Почему нет?

- Ну, я не знаю. У матери-одиночки есть какие-то льготы. А тебе сейчас это не лишнее.

- Это уж точно. Но как-то не по-человечески его не вписать.

- И то так. Когда ты думала этим заняться?

- Чем?

- Оформлением документов, конечно!

И вот тут я поняла, что этот момент у меня вообще напрочь вылетел из головы!

- А я не думала, Люб. Представляешь?

- Вот ты даешь! Позвони Орлову немедленно. Не то вам еще какой-нибудь штраф впаяют.

- Только штрафов мне сейчас и не хватает, – уныло протянула я.

- Ариш, может, я все же вышлю денег, а? Хоть в долг? Мы ведь тоже, как бы это сказать… виноваты в том, что тогда произошло? Обри места себе не находит.

- С ума сошла? Вы не в ответе за тех придурков. Даже думать не смей. И про деньги тоже. Орлов… Он помогает. Очень… Собственно, он покупает все непредусмотренные страховкой лекарства. Смеси. Да и вообще все.

И это меня подкупало ужасно. Больше разве только его отношение к дочери. Иной раз, глядя на них, мне хотелось плюнуть на свои принципы… Уступить. У меня ведь все внутри переворачивалось, когда я видела, как они друг к другу тянутся, но что-то не давало. Я даже знала, что. Однажды познав любовь, я так отчаянно хотела её повторения. И меня швыряло из стороны в сторону на эмоциональных качелях. Туда-сюда. Или во всем были виноваты гормоны, которые я начала принимать, чтобы наладить лактацию теперь, когда в меня не вливали лекарства литрами. И кровь… Я ведь потеряла так много крови.

Изображение Любы на секунду замерло на экране, потом отмерло, я пропустила начало фразы, но зато отчетливо услышала конец:

- … может, тебе и впрямь стоит с ним попробовать?

- Я не знаю… Ой, Люб, мне надо бежать. Сейчас за мной дядя Костя заедет, чтобы отвезти в больницу.

- Не забудь про документы! – прокричала та в последний момент.

Я кивнула и отключилась. За время, проведенное с железяками на ноге, я так и не сумела сродниться с костылями, зато стала передвигаться гораздо увереннее. Буквально сегодня впервые попробовала ограничиться тростью. И вроде бы ничего… получалось. Так что к Машеньке я, можно сказать, притопала на своих… троих. А с ней – Орлов. Его широкоплечую фигуру я даже через приспущенные жалюзи разглядела. Я сглотнула ком, собравшийся в горле, и тихонько проскользнула в бокс. Да только не удержала трость, и та с глухим стуком упала. Миша обернулся.

- Привет! - шепнула я. Ну, просто сама приветливость… - Как она?

Наклониться, чтобы поднять трость, у меня ни за что не получилось бы, поэтому я так и стояла у входа, вытянув шею, как гусь, пока Орлов сам ко мне не подошел, чтобы помочь.

- Она отлично, да, Марь Михална? Наела еще тридцать граммов.

Машенька у папы на ручках:

Фи, папа, какой моветон - поминать женский вес всуе! Что это вообще за вечная тема – мой вес? Меня, вот, гораздо больше интересует, когда вы с мамой поумнеете? Как тут поправишься, когда вся жизнь – сплошные нервы?

- Мое ты солнышко! Мой сладкий пирожок… - запричитала я, касаясь носом щечки и вдыхая сладкий детский аромат, к которому примешалась яркая нотка отцовского парфюма. Спасибо пролактину, во мне даже ничего не дрогнуло. Почти… Я была словно тот кремень, даже когда наши взгляды с Орловым встретились.

- Знаешь, я тут вспомнила, что нам нужно оформить документы на Машу. Разве это не странно, что нам об этом никто не потрудился напомнить?

- Нет… - Орлов мотнул головой и как-то так отвел взгляд, что я напряглась тут же. – Вообще-то я их оформил сразу. Так положено.

- Серьезно?

- Угу.

- А почему мне ничего не сказал? – сощурилась я, потому что хоть убей, что-то тут не сходилось.

- Да как-то разговора не заходило.

- И… и как же ты ее записал? – поинтересовалась я, забирая дочь из его рук, чтобы занять свои. Да и вообще… отвлечься от непонятного напряжения, вибрирующего между нами.

- Орлова Мария Михайловна.

- Понятно.

Мне очень сильно приходилось себя контролировать, чтобы не сжать Машеньку слишком крепко. Выигрывая время, я снова ее поцеловала. Руки быстро устали. Нога ныла просто ужасно. Мне было плохо – хоть плачь.

- Что-то не так?

- Нет. Все нормально.

Угу… Именно поэтому меня трясет! Потому что все нормально. Все - лучше не придумаешь. Я сама спокойствие. Нет, все же…

- А ты не хотел у меня поинтересоваться, какую я хочу дать своему ребенку фамилию?! – мой тихий голос в конце уже был едва различим. И чем тише он становился, тем сильней закипала обуявшая меня ярость.

- Она и мой ребенок тоже, - примирительно заметил Орлов.

Ну, и тут уж я, конечно, не удержалась от шпильки: