- Тебе лучше ходунки…

- Да, наверное.

- А я Машке купил вчера.

- Ходунки? – Ариша замерла.

- Угу. И стульчик для кормления, и всякую дрянь вроде бутылок и сосок. А еще кроватку собрал. Сейчас ты ляжешь, и я все тебе покажу. Я сфотографировал.

Когда у тебя на ноге аппарат Илизарова, лечь в кровать не так уж и просто.

- Постой, - Ариша втянула воздух сквозь зубы. Ей было больно. Я мог только представить, насколько. И от того, что я ничего ровным счетом не мог с этим сделать, мне самому было физически плохо. – И куда ты это все отвез?

- Как куда? Домой.

- К себе?

- Ну, конечно. Ты меня, конечно, прости. Но я думаю, нам стоит жить отдельно.

- Ты хочешь, чтобы мы жили вместе? Ты и я?

- А что, у тебя с этим какие-то проблемы? Я вроде бы все доступно тебе вечера объяснил. Или нет? – насторожился.

- Я не знаю. Это все очень неожиданно…

- Что все?

- Твои слова, – прошептала Ариша, и мне показалось, что ее белые как мел щеки немного порозовели. Усугубляя ситуацию во сто крат, я наклонился к ней ближе. Коснулся пальцами щеки. Прижался лбом к ее подбородку.

- Никаких неожиданностей. Я хочу быть с тобой. Всегда хотел… С первого взгляда.

Дыхание Ариши оборвалось. Взгляд затуманился. Наши губы почти соприкоснулись, когда дверь в палату открылась.

- Михаил Ильич… Ой! Простите…

- Ну, что там? – буркнул я.

- Да тут в карту Кучер кто-то подгрузил тест на отцовство. Нам с этим что делать? Страховая придерется, как пить дать.

Ариша заледенела, застыла в моих руках. С болезненным шипением отстранилась, так… разочарованно на меня глядя:

- Тест на отцовство, значит…

Ариша

ДНК-тест… Нет, как человек прагматичный, я понимала, зачем он это сделал. Мы были вместе всего один раз, к тому же наш контакт был защищенным. А ко всему, слишком уж экстремальными были условия, при которых он узнал о своем отцовстве. Так что… понять его я могла, да. Я не могла принять это сердцем. Вот не могла, и все.

Я ведь думала, будто все иначе. Я так слепо верила, что он принял дочь безусловно. Ее принял в сердце… и на веру - мои слова. А оно вон как, получается. Сначала тест сделал. И знаете, что? Я все время теперь думала, а до того, как пришли результаты… Он вообще ей интересовался? Заходил ли к ней? Беспокоился ли? Или не позволял себе лишних эмоций, аж до тех пор, пока не получил доказательства своего отцовства? Да, знаю… Вполне могло быть и по-другому. И, может, я просто себя накрутила. Но мне заочно было так ужасно обидно – словами не передать. За себя. Но еще больше – за Машку.

Сейчас-то Орлов, конечно, мог запросто претендовать на премию «Отец года». Кто ж спорит? Я своими глазами видела, с какой нежностью он обращался с дочерью. Как что-то ей напевал, сидя на стуле и покачивая ее, такую крохотную, в своих огромных ладонях. Я вглядывалась в нечеткую, идущую пикселями картинку и захлебывалась нежностью, гадая, что он ей поет. К сожалению, звуков приложение, через которое я за ними подглядывала, не передавало. Наверное, его создатели считали, что это неважно. Звуки… Да ведь и правда не было никакой разницы, что там значилось в репертуаре Орлова, когда он смотрел на дочку так, будто она – самое лучшее, что с ним случилось. Но мне все равно было интересно. Знай слова, я бы могла воскресить в памяти его голос и притвориться, что я там… с ними. Только этого мне и не хватало для абсолютного счастья. Быть с ними там…  Ну, и еще чтобы боль отступила. Хоть немножечко. Хоть чуть-чуть.

Впрочем, даже боль не встала на пути у моей разгулявшейся фантазии. Как же я ошибалась, когда думала, что после таких опасных для жизни травм все мысли человека заняты исключительно восстановлением. Нет! Глядя на Мишу, я… думала и о нем. Я мечтала. Сначала робко, потом все более дерзко. Мечтала по факту о том, что он мне и предложил до того, как вошла та медсестра и все испортила правдой. На секунду я даже успела ощутить счастье. Сломанная, разбитая… не мывшаяся толком уже почти неделю (такого даже в Африке никогда не было), я ощутила счастье. Виток вверх, как на качелях, а потом - стремительное падение вниз.

- Тест на отцовство, значит…

Медсестра вышла. Орлов принялся мне что-то объяснять, убеждать меня в чем-то… А я уже не слышала его толком. Меня оглушила боль. Зато я как будто прозрела. И увидела себя со стороны. Вся штопаная-перештопаная. С ногой в скобах. Поцарапанная и сплошь в гематомах. Уродливая… И наверняка плохо пахнущая. А ведь он был так близко, что не мог этого не ощутить. Так что же его заставило преодолеть брезгливость?

Машка… Желание поступить правильно. Создать для нее семью. Потому что он полюбил ее. И это было прекрасно. Но недостаточно для меня. Даже ради дочери я бы не смогла быть с человеком, который меня не любит. Каким бы хорошим он не был. И какие бы благие цели он не преследовал. Так что очень быстро я вывела Орлова за скобки. Это вышло на удивление легко. То было время тревог о дочери, и я на них переключилась без всякого труда. Мечтая ее поскорее увидеть. Обнять и забрать домой… С головой окунуться в такое долгожданное материнство, в проблемы, в заботы, в необходимость что-то решать и что-то делать. Так, чтобы ни на что другое просто не оставалось сил. Да что там… Мне достаточно было взять ее на руки, чтобы все другое в принципе существовать перестало. Вот он – мой космос. Вот – венец всего. Вот – ответ на то, зачем и куда я движусь. Для чего вообще это все.

Кстати, дочь я впервые увидела в обход Орлова. Тот твердо стоял на том, что мне еще нельзя совершать такие марш-броски. Пришлось обращаться к Фельдаманам. Вот никогда и ни у кого ничего не просила, и вдруг оказалось, что это вовсе несложно – попросить о помощи. И язык не отвалился, и чувство вины не съело. Орлов после рвал и метал.

- Я хотела увидеть дочь, – поставила я точку в разговоре.

- Ты выставляешь меня самодуром!

- Я? По-моему, ты и сам с этим прекрасно справляешься. Кстати, я хотела спросить о выписке… Долго ты меня еще планируешь здесь держать?

- Столько, сколько потребуется, – сощурился Орлов.

- С анализами все в порядке. Швы – чистые. С ногой тоже все хорошо. И я уже две недели здесь. Разве этого недостаточно?

- Нет.

Я устало растерла лоб и уставилась в окно. Орлов постарался. Все это время у меня была отдельная палата, которая обычно предназначалась для VIP-персон. Ничего сверх здесь не было – так, комнатка три на четыре. Но свой туалет и душ. Которым я, наконец, воспользовалась с помощью тёти Нади и с благословления самого Орлова… Какое-никакое преимущество. Хотя, может, будь я в общей палате, мне бы не было так тоскливо.

В приоткрытое окно доносился гул города и запах сырой после дождя земли. Когда я ставила на зарядку мобильник и закрывала приложение с Машкой, я смотрела в окно. На клочок голубого неба, тентом натянутого между крыш, и покачивающуюся ветку черемухи. Это было лучше, чем смотреть телевизор.