— Не хочу, чтобы он, Егор, был первым. С тобой хочу. Чтобы хотя бы раз узнать, как это бывает, когда любишь.

Знает? Бедная моя девочка, как, наверное, напугана она! Мне безумно хотелось защитить Милану, успокоить, но пока я и сам не знал, что с нами будет завтра. Потянул ее за руку на колени, закрывая руками, прижимая, чтобы не замерзла в холодной комнате, а еще, чтобы знала, что никакому Егору никогда не достанется!

— Женя, они хотят, чтобы я родила ребенка, из которого… из его тельца, крови… я не знаю, чего именно… но, в общем, убить его хотят и сделать специальное средство, чтобы колоть бойцам и получать уникальных солдат с особенными способностями.

Она дрожала. Теперь уже не от возбуждения, я это улавливал четко, а от страха, от осознания всего ужаса того, что ей пришлось узнать.

— Не-ет, не бойся, я не позволю. Они тебя не получат. Никогда. Только через мой труп.

— Не говори так. Лучше поцелуй меня! Я все время думаю, что вот сейчас кто-нибудь войдет, и все закончится.

И я, наплевав на доводы рассудка, призывавшего не делать этого, поцеловал…

Какой же он нежный… какой ласковый. Такой потрясающе мужественный… Только бы никто не пришёл, только бы никто не постучал, не забрал у меня мое короткое счастье. А это, действительно, ни с чем не сравнимо — быть в его руках, целовать его губы, касаться пальцами родинки на скуле, трогать жёсткие волосы на затылке!

Я видела его реакцию и не понимала, почему именно так ко мне… Я — обычная, не самая привлекательная, не женственная вовсе… А он подрагивает всем телом и мурашками покрывается, когда я стаскиваю через голову его футболку и намеренно провожу при этом подушечками пальцев по гладкой коже на груди! Если это — химия, предопределенность такая, как говорит он, если по-другому быть не могло, и то, что между нами сейчас происходит — судьба, то я благодарна ей! Даже придумать не могу, за что она сделала мне такой подарок — потрясающего, самого красивого, самого лучшего в мире мужчину!

— Я хочу посмотреть на тебя, — шепчет он, и кругом идет голова.

Я ложусь на продавленную кровать, зная, что он будет трогать, и жду этих прикосновений. И его пальцы начинают свое медленное исследование. Мне хочется поторопить его, потому что в любой момент я ожидаю вторжения наших врагов. Но я стесняюсь произнести такие слова, да и слишком волнительно это ожидание, это нетерпеливое желание ощутить его прикосновения ниже…

И он «смотрит» сначала мое лицо… Подушечками пальцев пробегает по волосам, обводит ушные раковины, чуть задержавшись на мочках ушей. Потом трогает скулы, щеки, лоб, брови, глаза, одним пальцем проводит по носу и эти подрагивающие безумно чувственные пальцы… эти простые прикосновения что-то странное делают с моим телом! Я не понимаю, почему у меня вдруг пересохло во рту! Я не понимаю, почему мне не хватает воздуха, и я дышу так, будто пробежала пару-тройку километров! Я не понимаю, в конце концов, почему так болезненно ноют груди, особенно сжавшиеся в тугие горошины соски, и сладко замирает где-то внизу живота…

Большой палец медленно обводит губы, заставляя приоткрыться, позволить скользнуть по внутренней влажной стороне… И, поддаваясь стыдному непонятному порыву, я провожу по нему языком, и слышу Женин стон. Испуганный взгляд в его лицо, на закушенную губу, на нахмуренный лоб, и мне, несмотря на всю мою неопытность, становится понятно, что ему нравится эта моя инициатива! Но, оказывается, он «видит» гораздо больше, чем я могла бы подумать. Палец касается едва-едва, чтобы не причинить лишней боли разбитого уголка губы. И, склонившись ко мне, он целует это место…

А потом Женины руки ускоряются — сползают на шею, трогают обнаженные плечи, почему-то неуверенно замирают, остановившись на полпути к груди и дальше… медленно, еще медленнее, чем до этого… И я вообще забываю, что нужно дышать. А когда, наконец, горячие ладони обхватывают мою подрагивающую плоть, а чуть шершавые пальцы прикасаются к соскам, мы с ним стонем уже в унисон.

Я слежу за его лицом. И, казалось бы, что можно понять о чувствах человека, если нет возможности посмотреть в его глаза? Но я понимаю, чувствую, знаю, что ему нравится, что Жене тоже доставляют удовольствия эти касания, не меньшее, чем мне!

А потом путь его пальцев повторяют губы… И я всей кожей чувствую, как он влажно и горячо дышит. Особенно дойдя до конечной остановки своих рук. И все-таки, словно решившись, после мучительно долгой для меня паузы, его язык трогает вершинку, заставляя изогнуться мое тело, заставляя выдохнуть неведомо откуда появившиеся в голове слова: «О, Боже..»

Меня накрывает ураган эмоций, тысячи оттенков чувств — от смущения до дикого желания узнать, что будет дальше. Я не могла и подумать, что эта часть моего тела может быть настолько чувствительной, способной так реагировать на ласки!

Я не слышу, как он расстегивает ремень на моих брюках, и только когда он начинает стягивать их, приподнимаюсь, чтобы помочь, и сама тянусь к нему, потому что хочу видеть и чувствовать его обнаженное тело. И мы вместе в четыре руки лихрадочно раздеваемся, целуясь, лаская друг друга, забыв обо всем на свете.

Я слышу, как где-то вдалеке, кажется, вовсе на другой планете, за дверью комнаты, проходит толпа людей, громко смеясь, топая и матерясь, вздрагиваю и инстинктивно пытаюсь закрыться. Но нетерпеливые руки, но жаркий шепот его, не позволяют:

— Никто не войдет, поверь мне. Возле двери стоит охрана.

— Женя… они что же… они же догадываются, что мы здесь делаем, — мой срывающийся хриплый голос наполнен ужасом, а взгляд пытается нашарить в полумраке разбросанную одежду.

Он садится на кровати, поставив голые ступни на пол. И говорит с улыбкой, но как-то обиженно, что ли:

— Милая моя, если для тебя это имеет значение, я готов подождать столько, сколько ты скажешь. Только вокруг меня всегда много народа. Придется тебе привыкать.

Я слышу его, конечно. Я даже понимаю смысл. Только не пытаюсь обдумать его слова или сочинить ответ. Не-ет, я рассматриваю повернутую ко мне мускулистую крепкую спину, широкие плечи, и не могу сдержаться — губы сами, без моего на то приказа, касаются шелковистой кожи. Он замирает. А я, напрочь забыв о каких-то там людях за дверью, прижимаюсь грудью к его спине, руки с наслаждением гладят его бока, живот и совершенно случайно касаются гладкого горячего члена. От неожиданности я дергаюсь, буквально от лица до пяток заливаясь краской, и пытаюсь отстраниться. Только поздно — он взвивается на кровати и, резко развернувшись ко мне, опрокидывает на кровать, под себя, накрывая своим телом. Я слышу, как он шепчет:

— Я старался… правда! Но это… выше моих сил… Забудь о них, пожалуйста! Забудь… сейчас…

О ком нужно забыть? Я тут же отбрасываю эти слова, тут же забываю о них. Потому что невозможно помнить что-то лишнее, когда Женины руки вдруг оказываются там, где никто никогда не трогал, где ноет, где влажно, где каждая клеточка молит о его прикосновении. Я беззвучно хватаю ртом прохладный воздух, но мне от него не холодно, нет! Мне очень жарко! И я, конечно, позволяю раскинуть мои ноги, легко пройтись между ними, раздвигая, раскрывая, лаская, трогая, скользя, касаясь и находя такое местечко, легкое прикосновение к которому заставляет меня стонать, вцепившись руками в одеяло, на котором лежу.