Обхватив ладонями его лицо, я всматривалась в любимые черты, и слезы катались по щекам — я небезразлична ему!

— Женечка, я люблю тебя, — сказала то, что просилось из глубины души, что давно уже искало выхода и, наконец, вылилось именно в эти слова. — Мой хороший, мой любимый… за мной пришел… ты пришел… за мной…

Он обнимал, и я решила, что мне можно все, что все дозволено сейчас — легонько прикоснулась губами к его лбу, к его шрамам, потом опустилась на скулы, покрытые колючей щетиной. Он сам подставил губы, сам обхватил рукой мой затылок и притянул к себе. И при этом (не могло мне показаться!) он дрожал всем телом, как будто замерз, как если бы страдал от высокой температуры.

— Останови меня… сейчас нельзя, — эта хрипотца в голосе, нетерпеливые руки, приподнявшие край моего свитера и поглаживающие спину, не оставляли никаких вариантов — что остановить, вот это счастье быть с ним рядом?

— Да плевать на них… на всех. Ты пришел за мной. Я нужна тебе?

— Да.

— Я буду, кем ты захочешь — женой, любовницей, телохранителем, источником силы, щитом твоим… только не бросай меня… пожалуйста… позволь быть рядом с тобой.

— Дурочка моя, — он улыбался, а мне не стыдно было просить — он стал смыслом моей жизни, я по-другому, без него жить не хотела и не могла. — Зачем ты так? Я — мужчина, я сам хочу! Ты не поняла еще? У нас с тобой не могло быть односторонних безответных чувств, мы — две половинки целого, понимаешь? И я тоже… я то же самое чувствую. Даже, наверное, еще сильнее, потому что не надеялся, не верил, что смогу встретить такую… мою… единственную… Не брошу. Не отпущу, даже если сама захочешь уйти! И будешь… и женой, и любовницей, и щитом и любимой моей будешь, только нужно выбраться отсюда. И остальных забрать.

— Женя, он сказал, что убьет Давида и девушку, и этого парня, похожего на Богдана.

— Ничего не сделает. Пока во всяком случае. Не переживай.

Земцов так просто согласился — не потянул время, не попытался шантажировать, не спросил даже, что за отношения связывают меня и Милану. Это настораживало, заставляло задуматься. Я, конечно, понимал, что он мог прослушивать комнату. А может, просто догадывался о том, почему я так упорно пытаюсь вытащить девушку. Ведь я был в его руках сейчас — не имело никакого смысла идти мне на уступки.

Но все это не имело значения, когда я прижимал к себе свою солнечную девочку. Все ушло на задний план — судьбы моих людей, будущее городов, возможная война и, кажущийся совершенно нереальным, мир… Сейчас, касаясь подушечками пальцев бархатной кожи там у самой кромки свитера на границе с ремнем ее брюк, я готов был порвать на клочки любого, кто только попытается встать между нами. И, самое главное, я чувствовал, что сил у меня для этого хватит!

Мое особое «зрение» замечало тоненькие ручейки желто-оранжевого цвета, которые тянулись от нее ко мне, я буквально всем телом ощущал, как ее особая энергия, ее невероятная сила наполняла мое тело. И это от простого прикосновения! Что же будет, если я смогу получить большее? Меня ощутимо потряхивало от этого прилива, ну и, конечно, от безумного возбуждения, которое, возможно, было каким-то образом обусловлено ее на меня влиянием, но при этом факт оставался фактом — я никогда ни к кому не испытывал подобного. Это — не банальное желание обладать женщиной, а физический и эмоциональный голод, который, наверное, чувствует умирающий от жажды, ползущий к оазису и уже почти ощущающий вкус воды на губах или заключенный в камере-одиночке, лишенный на долгие годы живого человеческого общения.

Так и я… нашёл свой источник… неповторимый и единственный… и целовал ее до одури, до состояния, когда уже неважно, прослушивают ли комнату, подсматривают ли за нами. Пусть… главное, чтобы не мешали…

Она сама отодвинулась, заставляя тянуться следом, потому что мне было мало… всегда теперь будет мало… Я с трудом сдержал стон разочарования, когда Милана соскочила с кровати. Но потом я понял зачем… И, как никогда, пожалел, что не могу этого увидеть.

Она закрыла дверь, громко щелкнув замком в полной тишине комнаты. И, шагнув в мою сторону, начала раздеваться.

— Не-е-ет, так не пойдет, я сам хочу! Иди ко мне, — и в ответ на мою просьбу, она тут же решительно шагнула ближе и остановилась прямо возле кровати, уперевшись ногами в мои колени…

«Успела снять только свитер», — с каким-то облегчением думаю я.

Я захватил край футболки и, заставляя ее немного нагнуться, стянул ненужную вещь. А потом подвинул ближе, так, чтобы она встала между моих раздвинутых коленей, потянулся руками, желая потрогать ее, обнаженную, сладкую, прочесть ее, запомнить, запечатлеть своими прикосновениями…

Но руки неожиданно наткнулись на плотную ткань, обтягивающую ее тело вверху, над животом. Я с удивлением ощупал преграду.

— Милана, что это?

— Бинты…

— Зачем? — спросил, хотя я уже понял, уже догадался. — Это же больно! Нельзя же так! Глупая моя, что же ты с собой делаешь?

К чему вся эта конспирация? Она нужна только тем, у кого нет защиты, кому, во что бы то ни стало, нужно скрыться, спрятаться за мужской одеждой, но ей-то, зачем это притом, что сама себя всегда сможет отстоять, отбить и отец — вон какой имеется!

Она сама нащупала где-то начало своей «брони» и начала разматываться. Трогая ее руки, я отмечал про себя, что делает она это быстро, ловко (неужто каждый день?) и при этом так, чтобы легко из сложенного в рулончик орудия пыток завтра забинтоваться снова! Вырвал из рук и начал быстро снимать бинты сам, комкая так, чтобы больше нельзя было ими воспользоваться.

— Больше никогда, слышишь? Больше не делай этого! Я хочу, чтобы ты, наконец-то, стала тем, кем являешься — девушкой. Хватит притворяться, хватить губить и мучить себя! Я сумею защитить свою женщину!

— Это не для защиты.

— А зачем тогда? — спросил, наконец-то мазнув пальцами по голой коже!

Она вздрогнула, покрылась мурашками и шатнулась мне навстречу, сказав жарким шепотом:

— Я не хотела, чтобы меня заметили. Любить не хотела. Зависеть от кого-то.

— И получалось?

— Всегда.

— То есть… у тебя никого не было? Ты ни с кем…

— Нет.

Важно ли это для меня? Что-то изменилось бы, если бы у Миланы был мужчина до меня? Не изменилось. И да… важно. Важно! Никого не любила. Моя. Только моя. И как же жаль, что я не так чист перед ней, что и любил, и желал, и был с другими! Когда-то был, в другой, в прошлой жизни.

— Милая, может быть, — начал говорить против своего желания, но так, действительно, было бы гораздо лучше. — Не нужно здесь и сейчас? Выберемся отсюда, уедем… домой? И всё это… будет потом обязательно?

Я уговаривал ее? Или себя? Потому что руки, вопреки словам, скользили по спине, касались дорожки позвоночника, разминали не по-женски упругие мышцы на предплечьях — и это было необычно и волнительно — осознавать, насколько она особенная, непохожая на всех, кто был до…