По пути встретились люди Земцова, отреагировавшие на меня необычно — просто прошли мимо. Мой статус изменился? Я уже не пленница? Удивительно! Уже подходя к лестнице, я услышала за чуть приоткрытой дверью Женин голос. Я не смогла удержаться…

Но то, что он говорил… я абсолютно ничего не понимала. Я не хотела верить в то, что ОН — предатель, что такое вообще возможно! Это было неприятно, мерзко и страшно. Неужели я могла так в нем ошибиться? Неужели ОН, казавшийся мне самым благородным, самым лучшим человеком на земле, может сейчас говорить такое?

Я ужасалась. Я была в шоке. Земцов не пытал его, не принуждал поступить именно так — Пророк сам предлагал, сам расписывал, как что делать дальше. Это было мерзко. И мне не хотелось слушать. И когда я уже собралась уйти, расстроенная и ошарашенная, Земцов вдруг сказал:

— Мне нужна армия. Ты это понимаешь. А для того, чтобы создать ее, необходим ребенок. Твой и этой девчонки. Он подойдёт. Отдашь мне его?

Я замерла перед дверью. Не в силах пошевелиться, не в силах уйти, чтобы не слушать дальше весь этот бред. Пророк долго молчал. А потом, когда заговорил, часть его слов, которые я, конечно, слышала, просто не укладывалась у меня в голове, исчезала, растворялась непонятная, пропущенная мною, но последнее… последнее слово я услышала.

… — Отдам.

Я не знаю, что со мной произошло дальше. Просто потемнело в глазах. Просто я толкнула дверь в комнату, и что-то сделала. Но что? Ударила кого-то? Упала? А может, от горя просто сползла по стенке? Нет. Я двигалась, я долго еще бежала куда-то, кричала, плакала, ослепленная своей болью. Он предал меня. ОН предал! Зачем жить дальше? Зачем вообще…

— Отпусти меня немедленно. Отпусти, сволочь бесчувственная! Он совсем один остался там! Парню плохо, а ты…

Я висела на его спине точно мешок с картошкой и смотрела на пол, который, кстати, был достаточно далеко от моей головы. Если отпустит — убьюсь! Понимала это, но продолжала требовать, чтобы все-таки отпустил! А он нёс, посмеивался, также, как и двое земцовских бойцов и даже (!) даже хлопал меня по заднице своей наглой ручищей!

— Ты, моя хорошая, парню ничем не поможешь. А вот мне… может быть, еще пригодишься, — он шагал широко и размеренно, так, будто на плече у него была не я, а пустая сумочка, и не его пару часов назад избили!

— Не пригожусь! Ни за что! Только через мой труп!

— А что так? — я отлично слышала, как смеются над нашей перепалкой люди Земцова, но не могла заставить себя замолчать. — Я вообще-то имею в виду, что может когда-нибудь еще пару раз нашу машину починишь. А так… больше все равно ни на что не годишься — вон, кожа да кости у тебя, даже задница, и та без мяса!

Ну и пусть! А мне-то что! Я даже рада, что ему не нравлюсь! Почему только обидно так? Почему хочется ударить кулаком по его… по заднице? Она была практически перед моими глазами. И казалась мне его задница упругой и приятной на ощупь. И рука моя совсем рядом. Просто вообще возле…

Впереди в коридоре вдруг послышались крики, грохот, а потом — звуки ударов, стоны. Наши сопровождающие, напрочь забыв о нас, побежали туда. Давид, поставив меня на пол, схватил за руку и потащил в том же направлении. Я и не сопротивлялась, тоже бежала изо всех сил.

Дверь в комнату, из которой доносились звуки, была выбита и лежала на полу. Внутри двое бойцов Земцова, тех, что шли с нами, дрались с девушкой, за которой мы полезли в это логово. Ну как дрались? Она их била, молча и сосредоточенно, а они пытались закрываться от ударов, но получалось плохо — Милана двигалась так быстро и удары ее были такими молниеносными, что я, открыв рот, как ни пыталась уследить за ними, никак не могла.

Давид замер у входа. Потом попытался ее остановить:

— Саша, успокойся! Что ты наделал? — тон Давида постепенно сменялся с размеренного успокаивающего на испуганный и нервный. — О, Боже, что ты сделала с Пророком? А Земцов? Милана, остановись!

Ни Земцов, ни Пророк, ни двое охранников последнего, признаков жизни не подавали — они все лежали на полу, причем было абсолютно не похоже, что кто-либо из них оказывал сопротивление — казалось, что все они просто с разбегу ударились о стену и потеряли сознание. Это она их так? А Пророка зачем? Или, может, они убили его, а девушка теперь мстит?

Люди Земцова долго продержаться не смогли — в какой-то, неуловимый для моего зрения момент, они были выведены Миланой из строя, а потом девушка повернулась к нам. Я встретилась с ней взглядом. И ужаснулась! В ее глазах плескалось настоящее безумие! Она шагнула в нашу сторону, и мне безумно захотелось убежать. Но почему-то я точно знала, что стоит сейчас броситься вдоль по коридору, как она догонит, и тогда уж мне точно несдобровать!

Сердце ушло в пятки — если девушка смогла так просто справиться с таким количеством мужиков, то меня она запросто убьет одним ударом! И тут неожиданно Давид, видимо, находившийся до этого в ступоре, шагнул вперед и встал передо мною! За его широкими плечами Милану мне уже не было видно, наверное, поэтому и страх тут же исчез!

— Милана, успокойся! Я не хочу с тобой драться. Я не причиню тебе вреда, — Давид говорил негромко, спокойно, вкрадчивым, ласковым даже тоном. — Расскажи мне, кто тебя обидел! Что произошло здесь?

Наверное его слова действовали, потому что он сделал шаг навстречу ей. А я почему-то, хоть и понимала, что лучше от угрозы находиться как можно дальше, шагнула за ним следом, как будто рядом с ним, в полуметре от этого мужчины, которого еще пять минут назад мне до зуда в ладонях хотелось ударить, находилось самое безопасное место на земле!

Она не отвечала, а Давид продолжал уговаривать:

— Саша, позволь мне осмотреть Пророка! И нам было бы лучше уйти сейчас — бойцов у Земцова много, набегут сейчас, а у нас и оружия-то нет, пристрелят здесь всех. Да и Дениса спасти нужно — жалко парня, избили его сильно! Можно я к Пророку подойду?

Она безучастно стояла посреди комнаты, опустив вдоль тела сжатые в кулаки руки, пока Давид проверял пульс у Слепого, пока поднимал его и взваливал на плечо так же, как совсем недавно меня. Я не знала, что случилось с этой девушкой, почему вдруг она так поступила, но весь ее вид, подрагивающие губы, как бы шепчущие что-то про себя, наполнившиеся слезами глаза, всё говорило о том, что ей сейчас больно, что ей плохо, но не физическая боль заставляет ее страдать сейчас, а душевная. И мне стало ее жаль — ведь жизнью этой удивительной девушки, настолько сильной, чтобы уложить нескольких бойцов, вывести из строя самого Земцова, ее жизнью мужчины распоряжались так, как им того хотелось. Решили выкрасть зачем-то — выкрали. Решили забрать — пришли забирать. И никто не спросил, видимо, чего хочет она.

Пока Давид поднимал Пророка, я с опаской шагнула к ней, потом еще ближе, и еще. Пока не встала вплотную, внимательно следя за каждым движением — вдруг она решит меня ударить! А потом, поддавшись испугавшему меня саму порыву, я обняла ее. И она зарыдала горько и безудержно, повторяя одну и ту же фразу: