Я никак не ожидала увидеть на празднике Джозефа Карр-Брауна. Он появился после ужина, в сопровождении Шэдоу, и принес бутылку вина из гибискуса, которую вручил сыну Долли, дружески похлопав его по плечу. Я услышала, как он сказал:

— Надо же обмыть новорожденного. — И потом со словами: — А это вам от миссис Карр-Браун, — передал еще какой-то пакет, в котором, как я узнала позже, было платьице для крестин.

От тети Сулы я узнала, что Джозеф Карр-Браун дал Долли взаймы небольшую сумму, чтобы ее сын смог поехать учиться в Сан-Фернандо[28].

— Благодаря этому мальчик смог стать инженером, сказала тетя. — Мистер Карр-Браун очень помогает людям. Сердце у него огромное и щедрое, как наш Тринидад.

Когда я собралась уезжать, тетя Сула попросила меня достать с верхней полки кухонного шкафа жестянку из-под молока. Она велела мне взять оттуда немного денег.

— Чтобы ты наверняка приехала еще раз, — сказала она.

На обратном пути Соломон поинтересовался, не везу ли я каких-нибудь гостинцев, и я уже собиралась показать ему роскошные авокадо, упакованные в коричневую бумагу, которые дала мне тетя Сула, когда вдруг, сразу за поворотом на Санта-Круз, мы на что-то наехали. Я никогда не слышала такого звука. Это было как бух-бух-бух.

— Черт, — выругался Соломон и остановился у обочины.

Выскочив из машины, мы бросились назад, к тому месту, где на дороге корчилась в луже крови собака. Это была сука, причем кормящая — темные соски набухли и отвисли.

Вокруг никого не было. Но неподалеку виднелись дома, и я подумала, что собака может принадлежать кому-нибудь из их обитателей. Где-то должны быть ее щенки.

— Быстро в машину, — распорядился Соломон.

— Что?

— Быстро в машину, я сказал.

Это прозвучало, как приказ, и я послушалась, думая, что он собирается подъехать к собаке и положить ее и кузов. Но как только мы забрались и грузовик, он завел мотор и, не глядя, сдал назад. Не успела и спросить, в чем дело, как почувствовала толчок — сначала один, потом второй, когда он переключил передачу и мы еще раз переехали мягкое тело.

— Соломон! — в ужасе закричала я, закрыв лицо руками.

Несколько минут он молча вел машину, не снимая ногу с педали. Только когда мы доехали до поворота, он сказал:

— Не понимаю, чего ты так раскипятилась. Собака все равно бы сдохла. Так лучше уж поскорее отмучиться.

В то утро Элен Родригес была в прекрасном настроении. Она собиралась отвезти Джо и Консуэлу на день рождения к знакомым, жившим в Каскаде. Я слышала, как она говорила Джо, что потом они вернутся домой, переоденутся и поедут на Макерипе-Бич, пляж на другом конце города, возле американской военной базы.

— Мы можем устроить там пикник, — сказала она, вместе с детьми зайдя в кухню.

Джо был очень доволен.

— А папа с нами поедет?

— Ну, конечно.

— А Селия?

— Мне кажется, у Селии и без того много работы по дому, — сказала Элен Родригес и оглянулась: — Селия, скажешь моему мужу, чтобы он был готов к трем часам?

Было только одиннадцать утра.

Я проводила их до машины. Высунувшись в окно, миссис Родригес попросила, чтобы я приготовила чай.

— Только несколько бутербродов с ветчиной и свежий сок. Думаю, этого должно хватить. — Она улыбнулась с самым доброжелательным видом.

Закрывая ворота, я услышала, как доктор Эммануэль Родригес кричит: «Сееелиаа! Сееелиаа!» Я полетела на второй этаж, уверенная, что что-то случилось.

— Я здесь! — сказал он. — В спальне.

Он стоял в дверях ванной комнаты, совершенно голый и мокрый после душа. Мне еще никогда не приходилось видеть его полностью обнаженным. Я видела его в купальных трусах, видела отдельные части тела, но ни разу так, как сейчас — с головы до пят. Волосы на его теле были очень темными, и не было, казалось, ни одного участка на его коже, где бы они не росли. Пенис — длинный, мягкий, свободно повисший. Заметив мой взгляд, доктор Родригес улыбнулся:

— Фу, как неприлично разглядывать голого мужчину! — Он взял полотенце, обернул вокруг талии и велел мне тоже раздеться. — Нам повезло — все утро дом в нашем полном распоряжении! Она вернется не раньше чем часа через три.

Я оглянулась. На стуле висела юбка, какие-то вещи были разбросаны по столу; тальк просыпался на пол, и я увидела, что успела наступить в него и наследить. Я быстренько сбегала за тряпкой. Когда я вернулась, доктор Родригес уже лежал, растянувшись, под москитной сеткой.

— В это время года столько комаров. Смотри, не напусти их внутрь. — И добавил: — А ты знаешь, что кусаются только самки? Разве это не типично?

Было очень странно раздеваться в комнате, которую доктор Эммануэль Родригес делил со своей женой. Наверно, я выглядела неуверенно, но он продолжал болтать как ни в чем ни бывало, как будто это я была его женой.

— Когда я был ребенком, мать оставила меня в коляске под москитной сеткой и ушла играть в теннис. Она не знала, что несколько тварей уже прятались под балдахином. Когда она вернулась, я был весь искусан и орал как резаный. Комары славно мной полакомились.

Я смотрела на него, не понимая, что мне делать дальше.

— Иди сюда. — Он похлопал по постели рядом с собой. Забравшись под сетку, я растянулась на прохладной простыне. Он оперся на локоть и посмотрел на меня.

— Я как-то странно себя чувствую.

— Не думай об этом. Представь, что мы в гостинице.

— Я никогда не бывала в гостинице, там бы я тоже чувствовала себя чужой.

— Тогда я как-нибудь повезу тебя в гостиницу, и больше ты не будешь чувствовать себя чужой.

Он слегка укусил меня за шею. Совсем не больно. Доктор Эммануэль Родригес никогда не бывал груб. Потом он прижался губами к моей груди. Он очень любил это делать. Затем он спустился ниже, к животу, и на минуту замер, вдыхая запах моей кожи. Взяв подушку в вышитой наволочке, он подсунул ее мне под бедра, чтобы приподнять их повыше. Раньше он никогда так не делал. Потом он спустился еще ниже, так что его голова оказалась у меня между ног и мне были видны только его густые темные волосы. Очень нежно он приподнял и широко развел мои ноги. У меня появилось ощущение, будто меня выставили напоказ перед целым светом. Я хотела, чтобы он остановился. Но он оставался там. Он оставался там, держа меня за ноги и вылизывая жадно, как изголодавшаяся собака. И вскоре мне уже не хотелось, чтобы он останавливался. Никогда еще мне не было так хорошо. Потом он перевернул меня, приподнял за талию, и я оперлась на руки. Сквозь белую москитную сетку я смотрела на фотографию Элен Родригес. Он снизу вверх вошел в меня и начал двигаться короткими толчками. Мне казалось, что я вот-вот взорвусь.