— А знаешь, что самое противное, я же в тебя влюбился, я уже хотел все переиграть… Ты сама себя зарыла.

Наверное, из-за наследования картин он мог попасть под подозрение, и ему нужно было срочно выставить все как стопроцентное самоубийство, в котором я уже сомневалась. Но первая встреча была до смерти…

Мой телефон разбит. Мне звонит Линда, она волнуется, Вова, Гоша, может быть, даже Настя и множество знакомых. Только в такие моменты начинаешь ценить тех, кто рядом. Почему я раньше их не замечала?

— Дай догадаюсь, а о том, что я пишу, ты знаешь от моей сестры.

— Ты умная девочка, ты все поймешь. А сейчас ложись спать, вечером заеду и привезу тебе мою рукопись. Ладно, маленькая?

Хотелось вылить ему кока-колу в лицо. Мне постоянно хочется кидаться предметами. Наверное, у меня тоже маниакально-депрессивный психоз.

— А в консерваторию ты меня тоже вез по чьей-то наводке?

— А это, милая, уже судьба!

Я должна была стать Кирой, я должна была немного влюбиться, немного очароваться, вытерпеть угрозы Гарнидзе — я должна была за несколько месяцев прожить многолетнюю историю и написать об этом мемуары. Меня просто сделали похожей на нее, и это дало результаты: ощущение чужих слез в собственных глазах, из меня вытекает инородное, пущенное внутрь в неадекватном состоянии.

Да, в какой-то момент мир действительно оказался тесен — я попала к ней в кружок по совету сестры рисовать. Хотя я уже сомневаюсь в том, что она по собственному желанию завела этот кружок. Я уже ни в чем не уверена, даже в том, что я существую.

Кира должна была умереть. Но кто ее убил?

Тот, кто получил материальную выгоду? Тот, кто лишил себя соперницы? Тот, кто был рядом и ненавидел больше всего?

А меня тоже потом убьют для правдоподобия?

Хотя, если я перережу вены, то возбудят уголовное дело и будут искать серийного убийцу, а Марецкий найдет еще одну дурочку и будет разводить на два комплекта мемуаров.

Но только сначала я убью Романовича. Как он мог? Я его знаю семь лет!

Я вернулась домой, Макс дал мне «Реланиум», и сознание начало уже привычный полет. Интересно, а может, Вова специально кормил меня таблетками, чтобы при вскрытии побольше веществ в крови обнаружили?

На этой мысли я вырубилась.

Когда проснулась, было уже утро. В окна бил ярко-розовый рассвет, острыми лучами перемежался с клубами дыма; в комнате жутко накурено — прямо на кровати пепельница с бесчисленным количеством окурков. Макс лежит рядом и читает что-то из моих детских дневников со вклеенными фотографиями. Там были самые лучшие годы моей жизни. Их он уже не испортит, они уже прошли.

— Тебе лучше? — он погладил меня по волосам.

— Я думала, что это все кошмарный сон, что я проснусь и ничего не будет. И увидела тебя…

— Ты не рада?

— А ты как думаешь?

— Ты пойми! Я правда был готов уйти от жены. Да, я бы попросил тебя написать, а может, нашел бы кого-то другого. Я же предугадывал каждый твой шаг, кроме последних.

— И ты думаешь, мы были бы счастливы?

— А почему нет? Уехали бы во Францию, я бы познакомил тебя с Йориком Ле Со[11]…

— Я бы завела черного пинчера, — я не плакала, я не буду показывать именно этому мужчине своих слез.

— Но ты меня разочаровала, и сейчас нам будет очень тяжело выпутаться из этой игры. Ты же меня не любишь.

Он протянул мне телефон — белая Nokia. Я ввела собственный пин-код. Все сообщения сохранились.

Мне перенесли дату сдачи курсовой. Я объяснила декану ситуацию, правда, не ту, которая была на самом деле.

Макс уезжал на какую-то встречу в ЦДХ, а потом мы должны были пересечься в «Марике», и там мне выдадут то, что надо красиво описать… Причину смерти.

Я написала Романовичу: «Я в беде, хочу тебя увидеть», он тут же перезвонил с расспросами:

— Что случилось?

— Все люди врут! Все…

— Не все! Жанна ничего от меня не скрывает.

Я обратилась в мыслях к нашему с ней последнему общению.

— Ты уверен?

— Да.

Я вспомнила универсальный совет про захлопывание ресниц при подходе правды. И решила модифицировать с добавлением наречия «своевременно».

— Круто тебе. А вот я никому больше не верю.

— Даже мне? Брось, мне ты можешь все рассказать.

— Могу, но не буду.

— Слушай, а тот мужик, который был с тобой? Это из-за него?

Я точно подсыплю ему кокаин в кофе и даже глазом не моргну.

— В комплексе.

— Заканчивай с пафосными мужиками. Харе. Так и до… ладно, не буду!

— Давай не будем ругаться. Просто скажи, во сколько ты приедешь?

— В десять.

— Давай.

Макс приехал в «Марику» не один, с ним был какой-то партнер, говорящий преимущественно на французском. Мы выпили капучино и сели в машину.

— Скажи, а тогда, в «Библиотеке», ты как оказался?

— Не поверишь — случайно!

— Хватит пи**ить, говори — кто сказал. Знал только один человек про это место!

— Да я тебе мамой клянусь — случайно оказался.

Для евреев мама — это святое. Почти поверила. Но «Горизонт» точно Романович сдал. Собака. Мопс. Загрызу его, как пинчер, эротично выпив все восемь литров крови.

Такими мыслями движимая где-то на полуюге-полузападе, но, наверное, все-таки ближе к центру Москвы, BMW Х5 подъехала к моему девятиэтажному сталинскому дому, своей лицевой стороной смотрящему на Ломоносовский проспект. Был поздний апрельский вечер — теплый, но хмурый, его молчаливая серость проступала сквозь синеву городского неба, воздух которого сотрясался под натиском куда-то топающих трамваев.

Я убрала сигареты в белую кожаную сумку и потянулась к ручке двери.

— Прочитай за сегодня. Не вынуждай меня… — Макс улыбнулся, и я почувствовала похотливый оскал. Должна сказать, несколько сексуальный, но тем не менее похотливый оскал… Как же хотелось кричать.

— Ты же знаешь, как я ненавижу…

— Теперь это твоя работа, девочка моя, — он, уже не показывая зубы, улыбнулся. Я так же улыбаюсь бабушке, когда она спрашивает, что изображено на моей картине с написанным на обратной стороне холста названием «Оральный секс».

Несмотря на все последние события, меня не пугали его прикосновения, наоборот, они порождали агрессию, и только ее я могла сублимировать в литературу. Для вдохновения обстановка уж слишком накалилась.