href="ch2-96.xhtml#id4" class="a">[96]. При этом Валентина сознательно не состояла в официальных организациях, бывших неотъемлемой частью этого движения. Валентина была частью сети, поскольку через нее проходил поток информации, но не стремилась закрепить свою принадлежность к ней, подавая заявки на гранты или получая зарплату как профессионал НПО.

Валентина запомнила момент, когда пришел первый крупный грант от Фонда Форда. Вместе с представителями других женских групп ее пригласили на организационное совещание в Москву. Там обсуждали грант и рассказывали, что с ним делать. Она сказала мне, что вначале она была готова сотрудничать. Ей было интересно находить общий язык с фондами, а также узнавать подходы и науку управления, которые они принесли с собой. Валентина радовалась, что получит финансирование, которое позволит поддерживать женщин и девушек ее организации. Но чем больше она видела, тем менее комфортно себя чувствовала. Она видела, как изменились бывшие коллеги, как они начинают взаимодействовать в качестве спонсоров и получателей грантов, и поняла, что ей не хочется вступать в подобные отношения. «Я поняла, что целью совещания было распределение финансирования, – сказала она, – и решила поехать домой». Она запомнила, что «одна из девушек, которая потом стала знаменитой» (по словам Валентины), задержала ее в коридоре и спросила, почему она уходит. «Я ей сказала, что у меня нет проекта для подачи заявки и я понимаю, что это все не мое. Я знаю, что работа, которую мы делаем, не требует ни денег, ни поездок в Москву. У меня нет проекта, у меня нет команды, я не готова, я не хочу этого делать!» В какой-то степени Валентина отказалась из-за того, что она жила далеко от Москвы. В университете она чувствовала себя дома и в безопасности. Хотя там не платили больших денег, под крылом университета Валентина смогла основать и развить новые инициативы (например, Вечернюю школу по гендерным исследованиям). Ей удавалось сохранять провинциальный ритм и держаться в профессии, оставив за собой преимущество критического взгляда на процессы в третьем секторе, влияющие на женское движение и превращающие провинциальное положение и обнищание в возможность для наживы.

Но помимо этого за нежеланием Валентины участвовать стояло сильное сопротивление процессам формализации. Это меня и привлекало. Как я писала в предыдущей главе, для Валентины участие и принадлежность к официальному сектору НПО представлялось ограничением, потерей свободы. По логике Валентины, если она войдет в этот мир, то откажется от свободы, сдастся в плен. Она всегда говорила о своей общественной работе как о способе сопротивляться официозу. Принадлежность к структуре означала, что тебя присвоили или скомпрометировали. Валентину беспокоили стремление к единству и логика экспансии, характерные для «сетевой» формы активизма. Валентина считала, что единение имеет смысл только в отношении отдельных вопросов. Она красноречиво рассказывала, как тенденция к централизации отрицательно сказывается на местных организациях. Когда она говорила со мной и другими об истории группы, она упомянула этап, когда «Женский свет» был «туристическим агентством». Это был период подготовки к конференции в Пекине. В это время спонсорские организации и московские НПО торопили местные группы с регистрацией и официальным оформлением, чтобы Россия была лучше представлена на предстоящем мероприятии. Предлагались гранты на поездку, чтобы помочь российским женщинам попасть в Пекин. Когда местные женщины увидели, что за женский активизм платят деньги, отношение местного населения к «Женскому свету» изменилось. Некоторые вступили в группу, потому что феминизм для них стал билетом в лучшее будущее. В дальнейшем интерес к движению и желание участвовать пропали. Валентине было стыдно, когда одна молодая женщина поехала в Германию в город-побратим Твери по приглашению активисток немецкого кризисного центра, но по возвращении домой никому ничего не рассказала и перестала участвовать в создании центра в своем городе. Валентина воспринимала это не только как пустую трату денег, но как профанацию задач феминизма.

Однажды вечером в начале декабря 1997 года я присутствовала на собрании «Женского света». Отмечался Международный день прав человека, поэтому Валентина, придававшая большое значение празднованию международных событий такого рода, начала дискуссию на тему прав человека и того, что входит в это понятие. Мы сидели в библиотеке и пили чай. Женщины вносили предложения о том, как можно улучшить ситуацию с правами человека на местном уровне. Они предложили принять закон для защиты малого бизнеса (которым часто руководили женщины). Говорили, что государство должно нести ответственность и платить заработную плату, что следует отменить налоги на благотворительность. В конце собрания Валентина предложила провести акцию – отправить новогодние поздравительные открытки новым депутатам со списком требований. Все женщины согласились: «Надо шуметь!» – сказала Юлия. Одна женщина, которую я на собраниях раньше не видела, писательница, настаивала на создании коалиции. Она считала, что «нас никто и слушать не будет, если мы напишем каждая от себя или от лица отдельных организаций». Валентина не согласилась: «Мы можем объединиться в конкретных проектах, но это будут только временные альянсы». У российской партии «За женщин России» в Твери должен был быть филиал. Валентина спросила собравшихся: «Кто-нибудь знаком с их представителем в Твери?» Знакомые были только у Тамары. Это была не организация, а страшный сон, копия структур советского образца.

В 1997 году позиция Валентины была исключительно двойственной. Она участвовала в первых обменах с иностранными коллегами, но ее беспокоило то, что происходило во имя гражданского общества и прав женщин. Я пришла к выводу, что у Валентины непростые отношения со всеми. В соответствии с тенденциями, которые я обрисовала, с ней заигрывали как фонды, так и местные элиты. Пока я была в городе, я видела, что ее часто зовут участвовать в различных грантовых программах: к ней обращался московский офис Института «Открытое общество», Фонд Форда пригласил ее стать одной из директоров летней школы по правам человека в Твери. С другой стороны, секретариат губернатора предложил ей основать новую комиссию по делам женщин и возглавить совет новой региональной комиссии по правам человека. Ранней весной 1998 года Валентину пригласили в организационный комитет Женской ассамблеи, новой зонтичной организации, основательницей которой была Любовь Шведова, представитель президента по области. В результате Валентина познакомилась с несколькими влиятельными женщинами Твери, многие из которых раньше были частью советской элиты, а теперь занимали административные должности или же занимались собственным бизнесом. Положение Валентины было почетным, но ненадежным. И в то же время, как я уже говорила, в группе все сильнее звучали предложения сделать что-то более конкретное. Валентина хотела открыть центр, но не для того, чтобы он стал абстрактной «сетью», без привязки к истокам и местным задачам. И ей было совершенно ясно, что она не хочет становиться профессионалом НПО.

В моих полевых заметках того периода отмечено немало разговоров о женском центре. Во время встреч «Женского света» и в наших беседах один на один мы обсуждали возможность получения грантов, и Валентина делилась информацией из интернета с теми, кому было интересно. Некоторые женщины считали, что Валентина растрачивает свой культурный капитал вместо того, чтобы приумножить его. По моим заметкам видно, что я сама была в замешательстве, когда пыталась найти собственное решение этих задач. Как здорово, если бы в городе был женский центр! Это же «крыша», пространство для осуществления разноплановых проектов от участниц «Женского света», деньги на поддержку их деятельности. Но кто будет управлять им и во что он превратится? В городе было множество примеров, от которых опускались руки. Женщины в администрации и новые профессионалы третьего сектора (которые были не столь заметны) вызвали к жизни бюрократические организации