А со спины его настигала тяжелая тьма. Нет, не ночь, простов серый бестеневый мир прорвался холод, будто над городом завис исполинскийледник. Крылову показалось, что где-то открылось окно в открытый космос, оттудапахнуло небытием. По коже побежали мурашки, напоминая, что могучие люди —всего лишь мелкие букашки на поверхности глиняного шарика, летящего черезбездну.

Он влетел в булочную, пронесся вдоль полок, руки привычносхватили черный хлеб — для деда, пару саек, батон белого хлеба — этодля себя, пальцы бездумно отсчитали деньги.

— Возьмите сдачу, — сказала девушка строго.

Она сидела за кассой надменная, в фирменном костюме,застегнутая на все пуговицы, на красивых волосах нелепый кокошник.

— Проверьте, — отмахнулся Крылов, — там безсдачи.

Он вылетел как пуля, дома ждет дед, а на улице вот-вотвлупит ливень, за дверью мир все такой же серый, словно от солнца осталась едвали треть, а дома застыли мертвые, как Уральские горы.

В плотном, как стекло, воздухе возник вихрь, вздыбилась пыльи пошла стеной, тоже странной, ибо за ней, как за забором, оставался тот женеподвижный воздух. Крылов на бегу зажмурился, пропуская движущуюся стену изпыли, окурков, смятых оберток, грудь его непроизвольно расширилась, он вдохнулставший редким воздух. Рядом судорожно разевала ярко накрашенный рот немолодаяженщина, глаза испуганные, пальцы шарят в сумочке, явно ищут лекарства.

Все вдруг ощутили себя при перепаде давления, какглубоководные рыбы, выброшенные на берег. И тут же дальнюю сторону улицызаволокло туманом, автомобили и дома исчезли. Туман быстро двигался в ихсторону.

Крылов ощутил, что такая стена ливня сметет и его, какгрязную обертку из-под мороженого. Огляделся, бегом припустил под широкийкозырек соседнего дома, на первом этаже которого размещен какой-то НИИ.

Ливень обрушился, как водопад. Стена из падающих струй сразустала такой плотной, что он почти поплыл, сразу промок, целлофановый пакетноровил выскользнуть из пальцев, как скользкая рыбина.

Захлебываясь, он проломился сквозь завесу падающей воды,ударился о твердое, холодное, скользкое и, как ему показалось, мягкое. Водаразбрызгивалась о мраморные ступени, он развернулся и увидел вместо улицысплошной серый шумящий туман.

А сам он очутился в тесном предбаннике массивного домасталинской постройки. Внутренняя дверь осталась на кодовом замке, немолодаягрузная женщина в промокшей одежде прижималась толстым задом к створкам.Крупные капли, похожие на прозрачные улитки, сползали по ее толстым ногам.

— Ну и ливень, — воскликнул Крылов. — Черт,всего один дом не добежал! Я живу в соседнем…

Женщина молча качнулась к входной двери, Крылова отодвинулакорпусом, притянула за ручку, дождь отрезало, грохот стих, а через толстоестекло видно было, как в тумане раскачивается не то призрачная вершинка дерева,то появляясь, то исчезая, не то это так шутили водяные струи.

Закрыв дверь, женщина вольно или невольно прижала Крыловазадом ко второй двери. Влажный воздух быстро нагревался, стало как в бане. Отодежды пошел пар.

Крылов ощутил, что этот огромный зад… гм… что-то в нем есть,недаром же настолько горячо в развилке, просто зудит, подкорка требует своего,руки словно сами по себе поднялись, стиснули широкий круп, похожий на конский.На большом пальце правой руки нелепо болтался пакет с хлебом и булками, стучалженщину по бедрам. Женщина не среагировала, Крылов медленно потащил подолвверх. Против ожидания, женщина снова осталась безучастной. Зад оголилсяогромный, разделенный на два белых полушария, как будто доставшийся от болеемолодой женщины. Он вообще замечал, что тела у женщин сохраняются гораздолучше, чем лица, у этой же и кожа чистая, шелковистая на ощупь, и тугая,жаркая…

Трусики сильно врезались в плоть. Когда он зацепил под тугуюрезинку и потащил вниз, на коже остались красные, глубоко вдавившиеся полоски.Он потер пальцами, зная, что женщине это приятно, трусики дальше пошли легче,скатались в жгутик.

Женщина едва слышно вздохнула и задержала дыхание, когда онторопливо вжикнул «молнией», его руки обхватили ее сочный тугой зад, этиягодицы, которые не зря же так называются, ибо есть мелкие лесные ягодки, естькрупные садовые ягоды, а есть ягодицы… а это и вовсе царь-ягодицы…

У нее вырвался легкий вздох, а он не сдержал довольногорыка. За окном по-прежнему бушует ливень, все заняло три-четыре минуты, егоослабевшие руки кое-как подняли и встащили на прежнее место трусики, с неохотойопустил подол платья. Все это время его пакет с хлебобулочным болтался на руке.

Сквозь стекло дерево стало видно целиком, все-таки этодерево, грохот оборвался, словно его отрезало большим мясницким ножом. Женщинатолкнула дверь. По улице вдаль уходила серая стена ливня, из этой серостипоявляется дорога, застывшие в лужах автомобили, столбы, дома по обе стороныулицы…

Крылов ощутил мягкий толчок — это его напоследокприжали задом, в следующее мгновение женщина вышла из подъезда, огляделась посторонам и быстро пошла через улицу. Поток воды скрыл проезжую часть целиком,женщина сняла туфли и перебралась на ту сторону босиком. Но и там обуваться нестала, так и пошла: туфли в одной руке, раздутый пластмассовый пакет — вдругой.

Он протер совсем уж запотевшие в этой парилке очки. Воздухврывается свежий, чистый, пахнущий озоном. Мысли тоже чистые, умытые. Онивсегда чистые и умытые, когда эта похотливая обезьяна в нем умолкает, получивсвое.

— Да что со мной? — сказал он вслух. —Неужели и я… тоже?

Он сам не понял, к чему это «тоже», но стало стыдно дажеперед незнакомой домохозяйкой, что решилась выйти первой, в то время как вонвидно рожи мужчин на той стороне улицы, все еще не решаются выйти из магазинов,как и он тоже…

За уходящим ливнем уходил и сильный ветер. Крылов устыдился,вышел наконец, поежился. Черт, до чего же приятно это вот так… До чего жесочный толстенный зад! Просто задище… Что естественно, то незазорно.

Черт, но ведь так же точно и Яна!.. Это не зазорно. Почемуже ему так хочется, чтобы она ни с кем так, а только с ним? Атавизм? Пережитокэпохи рабовладельчества?

Кстати, скифам придется определиться и в… этом. Оставлятьвсе как есть — нельзя, где же реформы, но и раскрепощаться дальше тоженекуда — уже уперлись в стену. Нет, в дно, дед прав. Разве что совсемпогасить разум, обрасти шерстью и уйти жить в леса «свободной и счастливойжизнью не испорченных цивилизацией зверей».

Значит, маятник надо качнуть в обратную сторону. Вообще-тоон, похоже, уже вот-вот сам качнется обратно, надо только оседлать этодвижение, объявить борьбу за чистоту нравов. А так как все половыми свободамиобожрались до рыгачки, то может что-то получиться очень интересненькое…