— Ого! Ты что, Крапивин, решение Думы о роспуске российского народа мне принес?

— Хуже. Донесение от Дальнобойщика.

— Излагай, — мгновенно стал серьезным Левченко.

— Звонил он мне полчаса назад на оперативный номер. С городского таксофона. Из города Загреба.

— Знаю такой. И что сказал?

— Вкратце вот что. Пять дней назад, аккурат двадцать восьмого, проходил он венгерскую границу. Шел в грузу, волок фанеру — дпя какой-то хорватской фирмы. И сразу после перехода границы, пока бегал с бумагами транзит отмечать — заприметил грузовичок 'мерседес' полноприводный, каким бундесвер оснащают.

— Ну?

— Излучает грузовичок.

— Что излучает?

— А вот то и излучает. Просвечивает фуры.

— Точно?

— Точнее не бывает. У Дальнобойщика в кабине телевизор работал, и когда он мимо этого 'мерседеса' проезжал — изображение пропало, и началась пурга по всему экрану. Дальнобойщик еще разок эту процедуру произвел — эффект тот же. Щупают мадьяры идущие от нас машины на предмет недозволенных вложений, вот что это означает. Делайте выводы, товарищ подполковник.

Левченко в ответ ничего не сказал. Подполковник Крапивин постоял минуту, а затем, тяжко вздохнув, вышел из кабинета заместителя начальника Управления.

Несколько минут Левченко превозмогал тяжелую тупую боль, что внезапно, как будто свинцовым обручем, сдавила затылок. В глазах потемнело, воздух, ни с того ни с сего, вдруг стал вязким, словно пластилин — и помертвевшие губы едва-едва отхватывали от кучи этого густого, тягучего пластилина маленькие кусочки. В ушах с нарастающей силой звенела сирена воздушной тревоги — и вскоре ее рев стал невыносимым. Значит, именно так приходит смерть?

Но внезапно все закончилось. Тупая, вяжущая тело боль отпустила, сирена в мозгу смолкла. Подполковник встал, и, качаясь, подошел к двери. К генералу! Ему надо срочно к генералу! Может быть, еще удастся остановить…

На пороге его кабинета стоял генерал Калюжный собственной персоной. Не говоря ни слова, начальник Управления подхватил своего зама и усадил в ближайшее кресло. Быстро подойдя к столу, набрал из стоящего в углу сифона стакан воды и поднес к губам подполковника.

— Пей, Левченко! Держись, раз генерал приказывает!

Частыми мелкими глотками подполковник выпил воду, а затем, глубоко вздохнув, хотел было что-то сказать — на что его начальник только махнул рукой.

— Молчи, все и без тебя знаю! Отдышись!

Несколько минут в кабинете было слышно лишь тиканье часов — Левченко приходил в себя, начальник Управления, сидя в его кресле, от нечего делать перелистывал оперативные сводки.

Наконец, подполковник заговорил:

— Максим Владимирович, надо срочно известить Одиссея! Ему грозит провал!

— В курсе. Знакомец твой, Арсений Николаевич, уже успел кровь отравить с утра.

— На венгерской границе все фуры, идущие из России, осматривает специальный сканер…

— Это еще не самая худая весть. Я тебе больше скажу — о нашем плане с ракетами БНД в общих чертах в курсе. Следовательно — и американцы. В общем, все, кто играет за черных…

— Я немедленно попытаюсь связаться с Одиссеем.

— Давай, пытайся…. — Тут генерал строго взглянул на Левченко: — А Маслов-то, по ходу, не виноват! А ты его ухлопать уже запланировал…

— Тогда где утечка?

— А вот с Арсением Николаевичем сейчас поговоришь. Товарищ Викторов, тут с тобой подполковник гутарить желают! Явись пред светлые очи!

В кабинет Левченко вошел 'Викторов'.

— Ну, здорово, подполковник! Как жив?

— Да что-то с трудом.

— Вижу, вижу. Бледноват ты, как я посмотрю. Сердчишко как, в норме?

— До сегодняшнего дня не жаловался.

— А ты проверься, поликлиника у вас, как я понимаю, ведомственная, лечат хорошо…

Левченко вежливо, но решительно перебил нежданного посетителя:

— Товарищ генерал, может, все же ближе к делу?

'Викторов' покачал головой, ухмыльнулся.

— Шустёр. Молодец. Ладно, к делу, так к делу. Есть у меня в славном городе Вене — я, кстати, только вчера оттеля — один друг сердешный. Вот давеча играю я с ним на бильярде — заметь, не жульничаю — и в процессе игры рассказывает он мне одну презабавную историю. Что, дескать, в Восточном отделе одного славного ведомства федерального канцлера имеет место быть переполох. Дескать, злые русские никак не угомоняться, все хотят пакостей тихим и благостным европейцам наделать. И с таковыми целями готовят переброску в Мадьярское королевство партии зенитных комплексов — чтобы досадить оным тихим европейцам стрельбой и всяческими взрывами. Так вот, чтобы эти ракеты перехватить, отправили бундесдойчи на восточную границу Венгрии хитрую машинку, сканер называется. И может эта хитрая машинка все грузовики, что следуют через Захонь, насквозь видеть. И стоит эта машинка на дежурстве уже цельный месяц. О как! И информация об оных ракетах поступила в это ведомство не откуда-нибудь, а…

— Отдел кадров? — тихо, сквозь зубы, проговорил Левченко.

— Он. — Неожиданно серьезно ответил приятель Калюжного.

— Майор Курносов. Полковник Чернолуцкий. Кто из них?

— А вот это, голуба моя, сами тут решайте. Мое дело вас известить. Ладно, пошел я. Калюжный, не будь невеждой, проводи гостя! Бывай здоров, подполковник, не кашляй!

Посетители вышли. Левченко немедленно набрал специальный номер, а затем, набрав хитроумную комбинацию, услышал протяжные гудки. Минская квартира Одиссея не отвечала.

Подполковник не стал отчаиваться, а подобным же образом набрал номер телефона матери своего сотрудника, живущей где-то вообще чуть ли не у польской границы.

Опять длинные гудки…. Уже теряя надежду, Левченко набрал еще один номер, который Одиссей оставлял на крайний случай.

На этот раз трубку подняли довольно быстро.

— Да, слушаю! — раздался из телефона приятный девичий голос.

— Барышня, мне бы Сашу услышать.

— Какого Сашу?

— Леваневского.

— А нету его. В Венгрию уехал!

В ушах Левченко раздался отчетливый похоронный звон.

— Давно?

— Сегодня рано утром. Да вы не беспокойтесь, он быстро, туда и обратно! Через неделю будет дома! Что ему передать?

— Если будет звонить — передайте ему, из Москвы просили дробь. Вы слышите, барышня? Дробь!

— Хорошо. Приедет — передам. До свидания!

Короткие гудки. Короткие, как удары сердца. Как мгновения жизни…

Не приедет. Левченко положил трубку, отрешенно откинулся на спинку стула. В ближайшие десять лет не приедет точно — десять лет, это если очень повезет. А, скорее всего — пожизненно. Не знает эта жизнерадостная барышня, что уже никогда Одиссею не увидеть свою Итаку…