Когда он спросил, кто за переговоры, все подняли руки, включая меня. В отсутствие четкого военного сценария больше всего я нуждался в дополнительном времени. Если начало переговорного процесса даст мне это преимущество, не исключено, что мы найдем возможность для чуда. А пока наше преимущество заключалось в том, что оставались открытыми каналы связи, и я не выглядел изгоем, чьи взгляды следовало отвергать априори. Чтобы мы могли предоставить план военной операции, мне нужно было сохранить доверие Рабина и иметь возможность получить его одобрение.

Через час после совещания Бурка и Амин снова разговаривали по телефону. Амин настаивал на том, чтобы Бурка включил «Радио Африка» и ждал сообщения. Он не сказал ничего нового, только добавил, что «пытался и не смог вмешаться» и что заложники будут убиты в два часа ночи, как и планировалось.

Мы с тревогой ждали объявления по радио. И наконец вздох облегчения: террористы выдвинули новый ультиматум с отсрочкой на три дня. Амин должен был ехать на Маврикий на встречу Организации африканского единства, и похитители обещали не предпринимать никаких действий до его возвращения. Вместо считаных часов в нашем распоряжении оказались дни.

Я вызвал Гура в свой кабинет, сказав, что нам нужно встретиться и обсудить варианты. Он был шокирован.

– Вы только что проголосовали с правительством за то, чтобы сдаться! – воскликнул он с недоверием.

– Это был трюк, чтобы выиграть время, – объяснил я, – теперь оно у нас есть. Используем его максимально эффективно.

В тот же день «Совет фантазеров» собрался вновь, и я впервые почувствовал, что у нас появляется реалистичный план спасения. Кути Адам и Дан Шомрон уже разработали сценарий, который предусматривал приземление самолетов в аэропорту Энтеббе с дальнейшим захватом терминала. Они описали все очень подробно. Операция будет проводиться под покровом темноты и продлится не более часа. Первый самолет должен приземлиться в 23:00, сразу за британским рейсом, чтобы не быть обнаруженным радарами. Из самолета быстро выезжают два внедорожника и направляются к старому терминалу, чтобы высадить там группу спецназа, цель которой – уничтожить террористов и спасти заложников. Через десять минут садится еще один наш «Геркулес», из которого появляются также две машины. Эта группа коммандос направляется к новому терминалу, захватывает его, взлетно-посадочные полосы и топливные резервуары. Как только они выполняют свои миссии, приземляются еще два израильских самолета для эвакуации заложников.

Мы обсуждали все возможные варианты развития событий, каждое обстоятельство, которое только приходило нам в голову, все, что могло пойти не так. Последним сроком проведения операции была ночь субботы, и, хотя все еще оставались вопросы к реалистичности плана, офицеры согласились, что мы располагали временем для подготовки. Однако Гур выразил обеспокоенность. Он заметил, что, даже если операция пройдет по плану, наши самолеты не смогут долететь до Уганды без остановки в пути. Если мы не сможем убедить Кению предоставить нам свои базы для дозаправки[131], операция станет неосуществимой. Но даже если мы получим согласие кенийского правительства, Гур чувствовал, что нам все еще не хватало разведданных для обеспечения надежности операции. Мы до сих пор не знали, с каким количеством террористов там столкнемся.

– Без разведки шансов нет, я бы не рекомендовал начинать операцию, – воскликнул он. – Кое-что из сказанного здесь недостойно Генерального штаба Армии обороны Израиля. Если вы хотите играть в Джеймса Бонда, делайте это без меня!

Я сказал Гуру, что «Моссад» работает над предоставлением максимально надежных разведданных. Я попросил его разрешить группе начать подготовку к операции; если мы получим необходимые сведения, мы должны быть готовы действовать немедленно. С этим Гур согласился и назначил Дана Шомрона командовать операцией.

В пять часов вечера я встретился с Рабином и небольшой группой министров. К тому моменту я не изложил Рабину все детали нашего плана, считая это преждевременным, но продолжал настаивать на силовом варианте.

– Если есть шанс провести военную операцию, этот вариант предпочтителен, – говорил я. – Признаю, на данный момент нет оперативного плана, только идеи и предположения. Но альтернатива – полная и безоговорочная капитуляция.

Мои просьбы оставить пространство для маневра были проигнорированы.

После этого совещания я почувствовал, как моя уверенность испаряется. Несмотря на работу моего окружения, несмотря на готовность людей поддерживать меня и искать нестандартные решения, я все отчетливее ощущал, что остаюсь в одиночестве. И хотя Бен-Гурион всегда учил меня доблести одиночества, я считаю, что, когда человек стоит один против всех, ему следует задуматься, прав ли он. Я начал задаваться вопросами: не затуманен ли мой разум энтузиазмом, практично ли быть столь последовательным приверженцем силового спасения заложников, не стал ли я глух к реальности? Рядом больше не было Бен-Гуриона, к которому можно было обратиться за мудрым советом, поэтому я пошел к самому близкому человеку – моему старому другу Моше Даяну.

Мне стало известно, что Даян (больше не состоявший в правительстве) ужинал в ресторане на набережной Тель-Авива с гостями из Австралии. Я поехал прямо туда. Увидев меня, он, как и его гости, удивился. Им только принесли суп; я извинился и попросил Даяна переговорить наедине. Когда я начал рассказ, подошел официант с двумя бокалами красного вина. Я понял, что это была единственная моя пища за весь день.

Я описал ему ситуацию: дерзкий план спасения, недостаток разведданных, множество рисков, возражения министров, непрогнозируемые последствия, а когда закончил, увидел, что Даян в восторге.

– Поддерживаю этот план на сто пятьдесят процентов! – заявил он, отмахнувшись от изъянов как от неизбежного риска. – Ты прав, настаивая на этом, у тебя есть все необходимое.

Он укрепил мою веру в самый критический момент. И хоть я так и не поел, я покинул ресторан полным сил.

В четверг в 23:00 Рабин провел очередное заседание кабинета, на котором обсуждались детали переговоров. Не уверен, что произнес хоть слово. Я постоянно думал о разговоре с Даяном и о том, что мне предстояло убедить в своей правоте других.

Совещание закончилось далеко за полночь, но перед тем, как вернуться домой, я решил еще раз поговорить с Гуром. Мы беседовали несколько часов: не только о еврейском государстве, но и о еврейском народе, о том, что теперь поставлено на карту. Я говорил о большой опасности военных действий, которые одобрял, и о еще большей опасности, которая постигнет всех нас, если мы выберем капитуляцию. Я пытался развеять его сомнения, но и рано утром, когда мы закончили разговор, Гур остался при своих сомнениях. Я вернулся в свой кабинет и прилег на кушетку – мне нужна была небольшая передышка – в надежде, что мои слова обретут силу, пока Гур будет мысленно возвращаться к ним снова и снова.

* * *

Я спал, кажется, не больше часа или двух и проснулся от внезапной нестерпимой муки. Зубная боль, которая беспокоила меня всю неделю, превратилась из отвлекающей в невыносимую. И посреди всего мне пришлось извиниться и срочно отправиться к стоматологу.