* * *

Я же вот уже несколько лет томился в неволе, молясь, чтобы мой золотоволосый король разбил сковывающие эти руки и ноги цепи. Это так печально, когда ждёшь, ждёшь, а сильные мира сего делают всё что угодно, но никогда то, что тебе по-настоящему необходимо.

Фридрих попросту не успел к этой дате, так как свалившаяся на него Германия требовала нешуточного догляда. Прежде чем уехать, ему следовало не только закрепить наследственные права за сыном, но и посадить на все ответственные посты в государстве своих людей. Иначе, повернувшись спиной к Германии, он уже никогда бы не увидел ни земли своих отцов, ни супруги, ни маленького Генри. Если мне не изменяет память, а об этом я слышал от друга Фридриха, Берарда, реально поход начался только в 1218 году. И возглавил его отнюдь не наш возлюбленный монарх. Поход вёл какой-то папский легат — вылетело его имя... Оставь место, может, после вспомню.

Собственно, меня спасло то, что пришедший на смену Иннокентию Папа Гонорий не требовал, чтобы народ в который уже раз штурмовал зачарованный Иерусалим, дабы захватить Гроб Господень. Он неожиданно погнал войска в Египет, вдруг решив, что побить супостата следует на его родине. Что только захват родных земель султана, его семьи, гарема, всего, что он по-настоящему любит и чем дорожит, поможет в дальнейшем заполучить Иерусалим. Должно быть, в то время эта идея казалась не лишённой смысла.

Мне же повезло уже в том, что как раз в то время я громыхал цепью на купеческой галере в качестве невольника-гребца. То есть какое там «повезло»? Врагу такой доли не пожелаешь! Зачеркни, сынок «повезло»... Просто торгаш, выкупивший меня у работорговца, да, была и такая страница в моей личной истории, жил в портовом городе Думьят, куда на моё счастье в конце 1218-го причалили корабли крестоносцев. Так что я обрёл свободу и тут же, разумеется, присоединился к воинству Христову, назвав своё имя и поведав, что прежде, ещё до рабства, служил императору Фридриху II и... ну, в общем, участвовал в одном неудавшемся крестовом походе...

Одно плохо, моего короля и его людей среди высадившихся в Думьяте не оказалось! То есть, поклявшись возглавить крестовый поход, Фридрих продолжал сидеть в своей Германии.

После того как в 1219 году мы попытались пройти вглубь страны, но получили решительный отпор, начальство только и говорило что о Фридрихе, посылая ему письма с просьбами о помощи. Мне же, другу детства Фридриха Гогенштауфена, чуть в глаза не плевали, так что я был вынужден просить у командира, чтобы тот отправил меня с очередным слёзным посланием к моему королю. Наивный, я полагал, что мне хватит красноречия для того, чтобы убедить Фридриха немедленно броситься на помощь крестоносцам.

Не мешкая, мы — в смысле, поверивший мне сотник, я, два молодых воина да пара монахов — вернулись в ненавистный мне Думьят, где сели на корабль и помчались за подмогой. Под броней у самого сердца я вёз послание императору, которое должно было бы вдохновить его немедленно направить войска в Египет. Вот оно: «О гавань благополучия верующих! На Вас, на Ваше благое присутствие устремляем мы свои надежды. О рождённое дыхание нашей жизни, Вы своей силой и милостью пробуждаете нас от смерти! На наши страдания изливается милосердие Вашего сердца. Выведите сынов Израиля из Египта! Пошлите избавление Вашим рабам», — оруженосец постоял некоторое время в горделивой позе, наблюдая, как слуги и пажи застыли, внимая каждому его слову. После чего вытер рукавом нос, заметив, что, безусловно, послание написано несколько витиевато, но ведь к посланию прилагался он лично, а стало быть, Фридрих по-любому не остался бы без толмача.

— Я позволю прервать столь занимательный рассказ, для того, чтобы оправдать Его Величество короля Фридриха в глазах потомков, для которых мы, собственно, и пишем теперь эту летопись, — нежно улыбнувшись пробежавшей мимо горничной, едва ли не пропел Фогельвейде. — Дело в том, что Фридрих отнюдь не раздавал направо и налево своё германское наследство. То есть это имело место — в первый год правления. В дальнейшем же он сделался более осторожным. И это пошло на пользу.

Согласно обету, Фридрих должен был отбыть в крестовый поход собственной персоной, но кто тогда в его отсутствие управлял бы империей? В Сицилии формально правила находящаяся в Германии королева Констанция — регентша до совершеннолетия Генриха, на самом же деле там всем заправлял канцлер Вальтер фон Пальяра.

Приблизительно в то же время канцлер прислал нашему королю тайное послание относительно рождения у него бастарда Энцио, сына Адельхайды фон Урсулинген[73]. Прекрасная дама умоляла своего венценосного повелителя посетить её, дабы полюбоваться на ребёнка. Но Фридрих не мог отлучиться даже ради этого. Теперь ему следовало добиться согласия князей, чтобы избрать восьмилетнего Генриха ещё и королём Германии.

Это удалось только в апреле 1220 года во Франкфурте. Но в благодарность за голоса на выборах Фридрих подтвердил все прежние привилегии, касающиеся Церкви. Он обязался не передавать кому-либо городские права, не взимать налогов с церковных владений, не строить новые монетные дворы и таможни, не возводить крепостей. Кроме того, передал духовенству право распоряжаться церковным имуществом, и согласился на то, чтобы духовные князья отныне вершили в стране судебную власть. Все, кто был отлучён от церкви, через шесть недель объявлялись ещё и вне закона.

Во многом принять решение в пользу малолетнего Генриха помог именно мой отец! — Трубадур поднял вверх указательный палец. — В решающий момент он сочинил и пустил в народ песню, где говорилось о том, что своим промедлением князья только мешают ненавистному императору убраться куда подальше:

Эту песенку распевали не только во всех дворцах, но и на каждом втором постоялом дворе. Её горланили солдаты в казармах, и торговки на рынках. Её каждый день слышали всё ещё колеблющиеся церковники, которые в конце концов решили: «А, была не была! Кто вообще может сказать с уверенностью, что Фридрих не преставится где-нибудь по дороге, как его папочка?» В общем, они сдались, а Фридрих обрёл свободу и смог делать то, что давно намеревался.

Желая ещё больше упрочить положение своего наследника, император передал сыну личную унию. Временным правителем империи сделался бывший архиепископ Энгельберт Кёльнский. А сам Фридрих в августе 1220-го отправился через перевал Бреннер в Италию во главе маленького войска.