— Вот именно, что незнатная. Среди апостолов все как на подбор — дети королей и герцогов... Узнай они, что я просто посланец короля и племянник его учителя...

— Дитя моё, — Спрут с нежностью погладил Анну по голове, — тебе следует теперь поесть и поспать.

Анна потянула с головы золотой обруч, намереваясь вернуть его хозяину, но граф Гансало остановил её:

— А это и всё, что на тебе, — подарок за отличную службу. — Он кивнул служанкам, и те вывели обессиленную девочку из зала.

— Я с радостью одарю и тебя Константин фон Уршперг, ибо ты тоже показал себя на высоте. Слуги подберут для тебя новую более подходящую для этого замка одежду, и вам, господа, тоже. Моё упущение, что друзья почитаемого мною короля ходят по моему замку в эдаких лохмотьях. Делайте своё дело, и все вы уедете с кошельками, набитыми золотом, с дорогим оружием да на резвых конях,— После чего он поклонился и весьма довольный покинул Гобеленовый зал.

После гадания, а может, и после подарков, настроение и самочувствие Анны оказались приподнятыми. Новое платье чудеса творит, а тут ещё и обруч, и парчовый кошель, и пояс... Девочка была очень довольна! Впрочем, никто не торопил её приступать к работе, так как все понимали — болезнь может воротиться в любой момент. Поэтому оба старика, посоветовавшись между собой, решили, что Константин, поди, не переломится, если поработает денёк-другой без сестрёнки. Да он и сам не дурак, понимает.

Поэтому на следующий день после трапезы летописцы собрались втроём в Гобеленовом зале. Изначально предполагалось, что к ним присоединится Рудольфио, но в последний момент его для каких-то своих целей вызвал к себе граф Манупелло.

— ...Его Величество написал Папе о своём скором прибытии, едва только ему удалось достичь Северной Италии. Посольство возглавил Генрих фон Зальца, позже я ещё буду иметь удовольствие рассказать в подробностях об этом человеке. — Фогельвейде остановился, наклонившись над Константином. Должно быть, проверял, верно ли тот записал имя, и, удовлетворившись, продолжил: — Коронацию назначили на 22 ноября 1220 года, так что, отдохнув и сделав все необходимые приготовления, двор во главе с Фридрихом и королевой Констанцией выехал из Монте-Марио по старой коронационной дороге в сторону Рима.

Некоторое время назад, когда по этой легендарной дороге проезжал жадный Оттон, здесь разразилась настоящая битва — местные жители решили, что новый император оскорбил их в лучших чувствах, поскупившись на традиционные подарки и угощения. В наказание за скупердяйство, несвойственное цезарю, они вознамерились наставить фингалов и разукрасить шрамами роскошно одетых придворных. Зная об этом конфузе, Фридрих заранее выделил деньги, Констанция добавила сверх положенного — и всё прошло как по маслу: одни получили подарки, другие почести. Все остались довольными.

Неподалёку от собора Святого Петра Фридриха принял праздничный эскорт священнослужителей, который со всей торжественностью довёл его до собора, передав сенаторам. Те подвели царственную чету к Понтифику. Лёгкий, грациозный монарх в одну секунду оказался на земле, поцеловав ноги Папы, после чего получил разрешение подняться. Гонорий, в свою очередь, поцеловал и обнял Фридриха. Далее последовало принятие императора в братство каноников Святого Петра, он получил благословение кардиналов и уже в императорском облачении принял помазание. Папа вручил ему митру, корону, меч, а также скипетр и державу.

Церемония была очень долгой, я не стану описывать всех деталей. Скажу только, что Констанцию короновали так же. Фридрих принял из рук кардинала — епископа Уголино ди Конти, графа Сеньи[77] — крест и пообещал напасть на Палестину в августе 1221 года.

— Ага, — кивнул подозрительно долго молчавший Вольфганг Франц, — помним-помним. Уголино — незабвенный Папа Григорий IX. Через семь лет он отлучит нашего короля от церкви.

— Не перебивай!.. В самом конце их причастили, после чего последовал поцелуй мира. Фон Зальца, с которым мы успели сдружиться, пихнул меня в бок, давая понять, что праздник закончился, — не обращая внимания на нахального оруженосца, продолжил Фогельвейде. — Но это был ещё не конец. Ума не приложу, когда Фридрих умудрился выучить все эти ритуалы но, перед собором он, всё ещё в императорском облачении, при всём честном народе поддержал Папе стремя, и некоторое время вёл его лошадь под уздцы по специально постеленной красной дорожке.

Дело было сделано, и, как и после предыдущей коронации, Фридрих принялся за своё излюбленное занятие: начал расточать милости.

В то время двор расположился в Монте-Марио, где император мог удобно разместить всех прибывших с ним. Так что, задав, как водится, славный пир, Фридрих первым же указом освободил церковь и духовенство от мирских повинностей и подарил им неприкосновенность. Когда против этого выступил ряд городов, император, не желая тратить время на длительную перепалку, просто попросил меня выписать их названия и аннулировал все прошлые привилегии тех, кто оказался в том списке. Мне ж по молодости да по глупости тогда казалось забавным то, что, имей я зуб на какого-нибудь итальянского сеньора или на целый город, внёс бы вражину в список — и дело в шляпе! — он подмигнул внимательно слушавшему его оруженосцу, наблюдая, как Константин затачивает некстати затупившееся перо.

— Что ещё?

— Мирские власти обязались поддерживать церковь в преследовании еретиков, согласно приказу императора, а все, кто был отлучён, должны были теперь отправляться в изгнание.

— Ему это припомнят: сначала отлучат, а потом скажут: «Ну а теперь согласно императорскому указу... ну, в общем, отправляйтесь-ка, немцы, в свою Германию»! — Вольфганг явно был сегодня не в духе.

— Возможно, вы бы могли рассказать лучше?! — Фогельвейде рассердился.

— Я мало что понимаю в церемониях, — оруженосец зевнул. — Лучше скажи, о чём трубадуры слагали свои песни, когда Фридрих вернул себе трон отца!

— О чём? — Фогельвейде задумался. — Ну, возможно, когда император захватывал очередную пограничную крепость, пели...

— Вот и начал бы с того, зачем императору понадобилось осаждать крепости в собственной империи! Выходит, что уже тогда всё не слава богу было?! А у тебя получается, будто бы на дороге цезарей откупная составила несколько бочонков вина, кругляш сыра да мешок калачиков в виде буквы «Ф»? Ага. С возрастом не умнеешь... Тебе тогда Фридрих что сказал? Мол, пой только о хорошем? Вот ты до сих пор и поёшь... Э! Надоело... А ты что смотришь? — стукнул он кулаком по столу, да так, что Константин подпрыгнул от неожиданности. — Думаешь, новые тряпки напялил, так теперь и отрабатывать их не надо?

Обрыдло! Всё обрыдло в этом замке! Но если уж вспоминать, то правду. Так что, сиди и пиши, что я тебе сам скажу, потом вставишь куда надо.